Читать книгу "Точка Зеро - Татьяна Рябинина"

Выслушав какие-то непонятные мне наставления на окситанском, послушница склонила голову и поцеловала аббатисе руку, а потом поставила свечу в подсвечник, помогла ей раздеться и лечь в постель. Снова взяв свечу, она сказала что, наверно, пожелала спокойной ночи, и вышла.

— В общем зале холодно и дурно пахнет? — насмешливо спросила мать Алиенора, отворачиваясь к стене. — Можешь остаться здесь, ты мне не мешаешь. Только, пожалуйста, не думай слишком громко, я хочу спать.

Думать «шепотом» я уже научилась. Для этого надо было обходиться без эмоций и не адресовать свои мысли кому-то конкретному. Просто направлять далеко в мировое пространство. Я лениво перекатывала их, перебирала, словно обточенные морем камешки на пляже — гладкие, округлые. Пока не попалось нечто, похожее на колючего морского ежа.

Почему сестра Констанс должна была помешать мне попасть в Овернь? Ведь она знала, что кольца Сияния больше нет, а значит, я не смогу вернуться обратно. Поэтому мое — или наше с Тони — путешествие во Фьё было изначально бессмысленным и не представляющим для ее хозяина никакой опасности. Но она убедила меня, что необходимо перебраться в тело Мартина, — только чтобы убрать подальше от Рэтби, от другого мира. А потом так натурально удивилась, увидев нас с Тони. И сделала вид, что это удивление связано с нашим появлением на день раньше срока.

Нет, похоже, я чего-то не знала или не понимала, и поэтому все мои рассуждения были похожи на башню из мусора, которая шаталась и в любой момент могла развалиться. Одно не стыковалось с другим, другое противоречило третьему. Или?..

Или все-таки здесь есть что-то такое, что может все исправить. Каким бы невероятным это ни казалось.

[1] «Авеста» — собрание священных текстов зороастрийцев на особом, более нигде не зафиксированном языке, созданном на основе древнеиранского диалекта второй половины II тыс. до н. э.

[2] Гаты (авест. gðθa «песнопения») — наиболее значимая и почитаемая часть Авесты, представляющая собой 17 гимнов пророка Заратуштры, обращенных к единому Богу-Творцу Ахура Мазде

7. Драконье золото

Собака как будто понимала, что ее хотят оставить, и жалась к Джереми, жалобно повизгивая.

— Пойдем, девочка, пойдем, — уговаривал Питер, чувствуя себя последней сволочью.

Дракон поднял голову и посмотрел на него с немым укором. И вопросом.

— Нам надо уехать далеко, — Питер не выдержал этого взгляда и начал сбивчиво объяснять. — У собаки нет документов. И… прости, но у нас почти нет денег. Твои хозяева случайно оказались в другом мире. И смогут вернуться только через год. Мы не можем бросить тебя одного, понимаешь? Мы оставим собаку в деревне. Кто-нибудь наверняка возьмет ее к себе. Или хотя бы позвонит в приют. Я надеюсь, здесь есть собачьи приюты? Есть? Ну вот… А когда Лора и Ирвин вернутся, они смогут ее забрать. Или мы сами ее заберем, когда вернемся.

Джереми тяжело вздохнул и посмотрел на собаку долгим взглядом. Та то ли взвизгнула тихонько, то ли всхлипнула и ткнулась носом в синюю чешуйчатую шею. Потом повернулась к Питеру и покорно позволила привязать к ошейнику веревку.

Они специально ждали, когда стемнеет и улицы деревушки, к которой подъехали, опустеют. Питер подвел овчарку к крайнему дому и привязал веревку к ограде.

— Прости! — он наклонился, обнял собаку за шею и чуть не заплакал, когда та лизнула его в щеку. — Все будет хорошо, правда.

— Как будто ребенка обманул, — сказал Питер, когда они выехали на шоссе.

— Что поделаешь, — не сразу отозвался Джонсон. — Будем надеяться, что ее не обидят. А нам надо остановиться где-то на ночлег.

— Гостиницы нам не по карману. Тем более, с драконом. Будем ночевать в лесу, в машине. Я взял для нас теплые одеяла. И для Джереми тоже. Может, и не замерзнем.

Остановившись на укромной полянке, они разожгли костер и поужинали остатками купленных утром продуктов. Пока машина ехала, в ней было тепло, но ночью температура могла упасть ниже нуля, и Питер беспокоился, как бы Джереми не простудился. Он устроил в багажнике гнездо из одеяла, потом подумал и натянул ему на лапы две пары шерстяных носков. А на голову — белую детскую шапку с помпоном и завязками, которая случайно попала в пакет с теплыми вещами. В таком виде дракон выглядел совершенно по-дурацки, и Питер с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Мелькнула мысль, что это надо бы сфотографировать, но, во-первых, телефон разрядился, а во-вторых, кому показывать-то? Все равно ведь в другом мире эти фотографии исчезнут.

Утром Питер проснулся с жестокой ломотой во всем теле — спать в такой скрюченной позе ему давно не приходилось, наверно, со времен студенческих поездок в Шотландию. Джонсон тоже с кряхтением кое-как разминал ноги. Все вокруг было в инее, только-только начало рассветать.

Пока Джонсон разводил костер и грел воду, Питер заглянул в багажник. Дракон высунул из-под одеяла голову в шапке, потом все четыре лапы, словно намекая, что носки можно снять. Выполнив эту молчаливую просьбу, Питер потянулся развязать завязки шапки, но Джереми посмотрел на него пристально. По немому уговору между ними такой взгляд означал «нет», тогда как медленно прикрытые глаза наоборот — «да».

— Хочешь в шапке? — удивился Питер. — Ну ладно.

Он помог дракону выбраться из машины, и пока тот бродил по кустам, выложил в тазик остатки консервов. Поев, Джереми уставился прямо ему в глаза долгим немигающим взглядом.

— Ты что-то хочешь? — спросил Питер и осекся.

Перед глазами возникла невероятной яркости и четкости картина: морской берег, пляж из крупной гальки. Галька… камни…

— Тебе нужны камни? — Питер почувствовал себя круглым идиотом.

Дракон прикрыл глаза.

— Зачем ему камни? — вполголоса спросил подошедший Джонсон.

— Не представляю, — пожал плечами Питер. — Но раз нужны камни, будем искать камни.

— Большие камни? — спросил он Джереми. — Не очень большие? Много камней? Несколько? Джонсон, несколько не очень больших камней.

Они побрели по поляне, выискивая камешки в пожухлой, прихваченной заморозком траве. Минут через десять перед драконом лежали шесть кусков гравия размером со сливу.

Джереми выгнул шею и открыл пасть, как кот, который приготовился блевать нализанной шерстью. Питер и Джонсон смотрели на него во все глаза. Из пасти дракона вырвался язык зеленоватого пламени, который Джереми направил на камни. Гравий засиял, словно золото, и когда пламя иссякло, по-прежнему продолжал сиять. Дракон издал клокочущий звук, словно прокашлялся, повернулся и медленно побрел к машине.

Джонсон протянул руку к сверкающему камню и тут же отдернул ее, обжегшись.

— Милорд, я не знаю, что это такое, — сказал он, прихватив слиток перчаткой, — но очень похоже на золото. Посмотрите.

— Джереми, это золото? — спросил Питер в спину дракона.