Читать книгу "Витамины для черта - Вера Колочкова"

— Аська, а дети–то где? – тихо и возмущенно спросила Жанна и внимательно взглянула в испуганные Асины глаза. Видимо, что–то важное для себя в них прочитав, Жанна дернула в следующий миг плечом и быстро прошла мимо Аси в распахнутую дверь квартиры, на ходу бросив ей нетерпеливо, обиженно и властно:

— Ну, заходи, что ж теперь…

В прихожей Жанна, не остановившись даже и на минуту, быстро прошла в комнату, прямо на ходу бросив хризантемы на низкую тумбочку для обуви. И они, пока Ася торопливо стаскивала с ног ботинки и снимала мокрую от дождя куртку, все покачивали грустно свесившимися с тумбочками лохматыми кремовыми головами, словно упрекая: «Ну, и зачем ты нас сюда притащила? Шла, любовалась нами всю дорогу, и деньги свои последние потратила, а зачем? И нам теперь плохо, и тебе плохо…»

Такого грустного дня рождения у Жанночки еще не было. Вернее, такого напряженного. Пустые приборы, поставленные на столе для Павлика и Светы, все время назойливо лезли в глаза, пока Жанна не унесла их прочь перед подачей горячего блюда. Стол же, как и всегда, впрочем, был необычайно изыскан: кулинарная романтика была особым, трогательно–обоюдным увлечением Жанны и Левушки. Оба они с каким–то болезненным сладострастием вызнавали–вычитывали всюду необыкновенные рецепты разных блюд и с таким же сладострастием священнодействовали потом на кухне, воспроизводя их в натуре. Ася всегда удивлялась про себя потихоньку: неужели можно с таким пылом, горя глазами, отдаваться всего лишь еде? Ну, вкусно, ну и что дальше? Плотское всего лишь удовольствие – съел и забыл. И вообще, зачем, скажите, смешивать в одной жаровне говяжий язык, грецкие орехи и апельсины, если каждый ингредиент, сам по себе съеденный, гораздо вкуснее и полезнее? Сама она к еде относилась довольно–таки равнодушно, иногда и вспомнить не могла даже, обедала она в течение дня или нет. А особенно ее удивляло то, как трогательно Жанночка с Левушкой предлагали новое и необыкновенное блюдо–изобретение гостям, произнося при этом с чувственным придыханием: « А сейчас вот это попробуйте…» А потом с нетерпеливым ужасом в глазах смотрели, как это блюдо гость жует, как проглатывает, как внимательно к своему желудку прислушивается и, замерев, ждали его реакции… Ну вот попробуй, не похвали их еду после этого! И не захочешь, а похвалишь. И не просто похвалишь, а изойдешь на ожидаемые хозяевами восторги. Но и восторги эти опять же должны быть не простыми, а исключительно правильными, иначе нарушишь, не соблюдешь особую, ожидаемую хозяевами фишку от этого гастрономического праздника, потому как не просто хвалебной одой еде все это должно звучать, а этаким панегириком низости к величию – то бишь если б не вы, уважаемые Жанна с Левушкой, то нам и в жизни бы своей разнесчастной не удалось попробовать таких вот благородных пищевых изысков… Ася с мужем даже слегка подсмеивались, бывало, раньше над друзьями своими. Особенно Павлик очень удачно мог превратить все это в настоящий балаган, и Жанна с Левушкой могли посмеяться над собой весело. А без Павлика Асе сейчас и не до смеха уже. Попробовала бы она сейчас посмеяться, как же…

От невыносимости сгустившегося за столом молчаливого хозяйского напряжения Ася старалась вовсю – чуть только не подпрыгивала на своем стуле, выражая таким образом майский день да именины сердца от необыкновенности и изысканности хозяйских блюд: и болтала не переставая, и глаза закатывала к потолку, и мычала, и стонала, и другими всяческими способами пыталась выслужить к себе расположение именинницы. Только, видно, плохо это у нее получалось. Жанна сидела за столом с презрительно–оскорбленным лицом и даже не смотрела в ее сторону – будто терпела с трудом чужое здесь присутствие. И Лева молчал. Обиделись. Испортила им Ася праздник. Как будто она сама по себе им и не подруга вовсе. Конечно, с Павликом и Светой веселее, кто ж спорит–то? Будь они здесь, не сидели бы они сейчас с такими постными и оскорбленными физиономиями, а устроили давно бы уже развеселые песни да танцы. Левушка бы дурачился да ерничал вовсю перед Светкой, изображая галантного – а главное! — молодого кавалера, а Жанночка лезла бы с пьяными объятиями к Павлику, раскиселившись от его грустно–романтических песенок. А ей бы пришлось мыть посуду на кухне…

Без всех этих развеселых удовольствий застолье кончилось очень быстро. Ася, как всегда, вызвалась было помыть посуду, но Жанночка даже и этого ей не позволила, только взглянула на нее льдисто–холодно и промолчала. Паузу выдержала. Тяжелую такую паузу, как глыбу черную. А из Аси от страха перед этой паузой все лезла и лезла перепуганная суетливая веселость, будто дергал ее кто изнутри, как свинью на веревочке. И даже когда на свободу, на улицу то есть вышла, долго еще изнутри колотило ее всю от этого напряжения – ну не могла она, физически просто не могла выносить, когда Жанночка на нее сердится–обижается. И молчит. И с мазохистским удовольствием паузу эту тяжелую держит…

А потом еще целых две недели Жанна ей не звонила. Продляла себе удовольствие. Знала ведь прекрасно, как она переживает…А Ася в свою очередь на Свете досаду срывала, плакала и капризничала по любому поводу, и закатывала дочери истерики из–за оставленной в мойке невымытой тарелки, брошенных небрежно на спинку стула впопыхах стянутых джинсов, тройки по английскому, позднего возвращения, громкого смеха, слоновьего утреннего топота, — да мало ли можно причин найти для своего недовольства…Она и на Пашку бросалась бы точно так же, наверное, да только дома его не было практически. Пропадал где–то Пашка целыми днями и вечерами. Утром уходил – она еще спала, ночью приходил – она уже спала. Вот же поганец… Сам эту историю с протестом своим дурацким закрутил и с поля боя смылся. Это вместо благодарности, что ли, что его в люди хотят вывести? А ей как теперь одной все это расхлебывать прикажете? Просто не дети ей достались, а безжалостные роботы какие–то…

К концу второй недели Ася не выдержала и Жанночке позвонила сама – спросила робко, собираться ли ей с ними на дачу в выходные, на что Жанночка ответила равнодушно, что Левушкиных планов она не знает, а когда узнает, то Асе непременно позвонит. Но так и не позвонила. И на дачу с собой не позвала. И проснулась Ася в субботу с ужасным настроением и сплошной головной болью. Пришла в ванную растрепанная и заспанная – под глазами круги, лицо серое, взгляд загнанный, как у той лошади, которую за эту загнанность пристреливают… А умывшись и выйдя на кухню, увидела вдруг, какое кругом царит запустение: и окно давно не мыто, и плита, хоть и чистая относительно, а свежестью не блестит, и посуда будто пленкой неприятной покрылась – чашку в руки взять противно. Совсем она дом забросила. Непорядок. Пора рукава закатывать и за дело браться. И вообще, говорят, что домашняя уборка – лучшее средство от тоски да переживаний всяческих. А генеральная уборка, выходит, и вообще в этом случае панацея? Что ж, попробуем…

Она наскоро позавтракала и переоделась в старенький Светкин спортивный костюмчик, состоящий из тугой маечки и смешных высоких шортиков, а потом еще и нахихикалась вволю перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон и потешаясь над собственным девчачьим легкомысленным видом. И взялась с воодушевлением за уборку. Вообще, Ася свой дом всегда любила. Любила, чтоб кругом было чисто, светло и уютно. Не обязательно, чтоб богато да роскошно, а именно - чтоб уютно. И чтоб глаз на чистоте отдыхал. А в чистоте этой главное – окна. Потому что дневной свет, струящийся в комнату сквозь чистое, до блеска отмытое окно и только что выстиранное его ажурно–тюлевое украшение кажется другим совсем, будто через чистоту эту преломленным и для жизни домашней более приспособленным. А если еще в переливах этого света и пыль столбом не стоит, так и вообще красота…