Читать книгу "Пожарный - Джо Хилл"

Ослепительный столб огня взметнулся к небу над обломками разрушенной лодки, и из пламени выпорхнула птица небывалых размеров. Она распахнула крылья и поднялась в небо, к клубящимся тучам, начертила громадный красный круг над ними. Харпер эта птица казалась великой и ужасной, существом варварским и торжествующим.

Птица сделала над ними еще круг, еще, и Харпер даже с расстояния чувствовала жар на обращенном к небу лице. Потом птица заложила вираж и поплыла, взмахнув громадными крыльями, прочь от людей и тонущих, шипящих обломков.

Харпер смотрела вслед и вдруг заметила, что бедрам не так холодно, как должно быть. Их согревало липкое, неестественное тепло.

У нее отошли воды.

Роды

Оказавшись в воде, она уже не страдала от качки. Спасательный жилет поднимал Харпер на гребень волны и опускал с другой стороны. Движение почти убаюкивало, и ее вовсе не мутило. А может быть, она уже настолько промерзла насквозь и окоченела, что не обращала внимания. Харпер уже не чувствовала ладоней и ступней. Зубы выбивали дробь.

Рене моргала и фыркала, мотая головой. Она испуганно оглядывалась, близоруко щурясь – очки где-то потерялись.

– Что? Мы опрокинулись? Мы… – Волна хлестнула ее по щеке, Рене хлебнула воды и закашлялась.

Харпер подгребла к ней и взяла за руку.

– Алли! – крикнула она. – Алли, где ты?

– Здесь! – отозвалась Алли откуда-то из-за спины.

Харпер слабо замолотила ладонями и развернулась в воде. Алли неуклюже подплыла к ней, таща брата за жилет. Он все еще спал; пухлое гладкое личико было обращено к небу.

– Г-г-господи, – сказала Рене, когда смогла говорить. – Т-т-так х-х-холодно. Что… что?..

– Вас усыпили с-с-супом. Они собирались убить нас. Джон. Джон. – Харпер пришлось остановиться и перевести дыхание.

Не пытаясь ничего объяснять, она показала на разбитое судно. Нос уже ушел под воду, корма задралась в воздух. Большие ржавые лопасти винта, облепленные водорослями, медленно вращались в ночи. Пламя брызгало и плевалось – «Мэгги Этвуд» скользнула в пучину. Черный жирный столб дыма поднялся в ночь. Харпер провела пальцем от горящих обломков к фениксу, который уже казался всего лишь желтым пятнышком в ночном небе, как удаляющийся пассажирский реактивный самолет.

Рене смотрела, не понимая ничего. Еще не совсем проснулась, решила Харпер, и не может выстроить сложную причинно-следственную связь.

Алли взяла Харпер за другую руку. Так они вчетвером вытянулись в цепочку, едва шевеля руками и ногами в ледяной воде. Харпер видела пар от собственного дыхания. А может, это был дым.

– Мы умрем, – выдохнула Алли. – Мы з-з-замерз-знем насмерть.

– П-пой, – сказала Харпер.

Алли взглянула недоверчиво.

Харпер громким голосом начала:

– In every j-job that must be done, there is an element of fun! Find the f-f-fun and, snap! The job is a game![5]

– Зачем? – воскликнула Алли. – Зачем? Это д-д-дурость! Все кончено. Какая разница – умрем через д-д-десять минут или д-д-десять часов? Нам конец.

Но Харпер продолжала петь:

– And every task you undertake, becomes a piece of cake[6], так пой! И ни хрена не спорь со мной! – последние слова прекрасно легли на мелодию.

Рене, моргая и потирая ладонями лицо, начала подпевать.

Они болтали в воде ногами, их дрожащие голоса поднимались и опускались, пока волны качали вверх-вниз их тела.

Рука Алли, расчерченная драконьей чешуей, начала сиять – желтый свет поднялся к запястью и под промокшую кофточку. Теплый блеск лился из-под капюшона ее оранжевого дождевика. На глазах появился яркий золотой ободок.

Свет, казалось, пробежал по белым пальцам Алли и перебрался на ладонь Харпер. Она почувствовала, как тепло – глубокое, уютное – поднимается по руке и к туловищу, как будто она поворачивается под горячим душем.

От их тел в ледяной воде поднимался пар. Харпер взглянула на Рене – глаза у пожилой женщины сияли. Порванный воротник открывал на шее красивое ожерелье из светящихся золотых нитей.

– А Ник? – крикнула Алли, когда они допели «Ложку сахара».

– Пой, – повторила Харпер. – Ему не обязательно просыпаться. Он нас все равно не услышит. Мы поем для драконьей чешуи, а не для него. Пой, черт побери.

– Без толку!

– Ты жива?

– Да!

– Значит, толк есть, – сказала Харпер и замолчала. У нее начались схватки – сильные. Внутренности сжались, расслабились и сжались снова. А она ведь всегда мечтала рожать в воде. Было такое модное поветрие совсем недавно.

Они пели «Ложку сахара» во второй раз, когда «Мэгги Этвуд» окончательно ушла под воду, – с прощальным громким шипением, громадным клубом дыма и шумным бульканьем.

Они запели песню Трубочиста. А когда забывали слова, выдумывали на ходу.

– Дым полезай, дым полезай прямо в насос, в воде бултыхаться – это отсос, – орала Алли.

– Целуй меня в губы, и сам себя в зад, – пропела Рене.

– Смотрите, – сказала Харпер.

Ник светился сквозь свитер. Голубые огоньки роились под капюшоном. Вода вскипала, попав на его розовое, теплое, сонное личико.

Они снова запели «Ложку сахара». Впрочем, Харпер из-за боли не могла даже подпевать. Она стиснула зубы и зажмурилась, встречая новые схватки. А открыв глаза, увидела «Подручную маму», громадный черный портплед, проплывающий мимо. Широко распахнутая, словно пасть, сумка наполнялась водой. Харпер смотрела, как портплед сонно поворачивается и тонет, унося все, что она собиралась передать ребенку.

Жаль, что феникс улетел. Еще долгое время Харпер могла видеть на темном горизонте яркое медное пятнышко, но потом – когда они в третий раз завели «Свечу на воде» – оно скрылось из глаз, словно унося надежду. Харпер не могла понять, почему он улетел. Почему Джон оставил их. Ведь громадная, чудовищная птица и была Джоном. По сути, в ней было больше от Джона Руквуда, чем даже в человеке, который утонул с «Этвуд». Вот он – настоящий Джон: огромный, преувеличенный, с чудинкой и непобедимый.

Харпер сказала Алли, что будет петь, сколько хватит сил, потому что Джон попросил ее жить. Она сделает это для него.

А сколького она хотела для них обоих – простых домашних удовольствий, которые начала представлять себе помимо воли. Хотела по воскресеньям валяться утром в постели, под яркими лучами солнца. Хотела обхватывать руками его костлявые бедра – просто интересно, каково это. Хотела пересматривать с ним старые грустные фильмы. Хотела бродить осенью и вдыхать запах опавших листьев, шуршащих под ногами. Хотела видеть его с ребенком на руках – не важно, что разумная часть мозга собиралась ребенка отдать. Харпер полагала, что Джон Руквуд будет фантастическим отцом. Она хотела дать ему глоток свежего воздуха и глоток счастья, помочь освободиться от вины, горя и потери. Она хотела тысячи раз просыпаться утром рядом с ним. Теперь у них не будет ничего, но он хотел, чтобы она жила – он любил их всех и хотел, чтобы жили они все, – и Харпер считала, что должна чем-то отплатить за его заботу.