Читать книгу "Разговор в "Соборе" - Марио Варгас Льоса"

— В общем, значит, таким образом, — сказал Чиспас. — Отец старался привести дела в порядок, боялся нового инфаркта. Мы только успели начать, как он умер. Только начали. Идея была в том, чтобы отвертеться от налогов на наследство и всей этой бумажной возни. И потому, чтобы придать всему вид законности, все перевели на мое имя. И контракты, соответственно, тоже, и прочее. Ты же умный парень, сам должен понимать зачем. Старик вовсе не хотел все оставить мне одному. Он хотел облегчить дело. Никак не ущемить твои права и права Тете. Ну, и мамины, конечно.

Чиспас улыбнулся, и Сантьяго тоже. Подали чупе, и клубившийся над блюдом пар усиливал острую напряженно-неловкую атмосферу, витавшую за столом.

— Что ж, идея замечательная, — сказал Сантьяго. — В самом деле: что может быть логичней, чем все перевести на тебя и избежать сложностей.

— Не все, не все, — быстро сказал Чиспас, заулыбавшись и слегка взмахнув руками. — Только лабораторию и фирму. Только дело. Ни дом, ни виллу в Анконе. И ты же сам понимаешь: это чистая фикция. Это же не значит, что я стал единственным наследником. С мамой и с Тете мы все уже уладили.

— Ну и чудно, — сказал Сантьяго. — Так, деловая часть окончена. Пришел черед чупе. Смотри, Чиспас, какая прелесть.

Помнишь, Савалита, как он замигал, заморгал, захлопал ресницами, помнишь его захлебнувшуюся на полуслове недоверчивость, и неловкое облегчение, и проворное мелькание рук, протягивавших тебе хлеб, масло, наполнявших твой стакан пивом.

— Я знаю, тебя это все бесит, — сказал Чиспас. — Но дольше тянуть нельзя. Надо прояснить твое положение.

— А что в моем положении неясного? — сказал Сантьяго. — Перец передай, пожалуйста.

— Дом и вилла записаны, естественно, на маму, — сказал Чиспас. — Но она про Анкон и слышать не желает, говорит, что ноги ее там больше не будет. С Тете мы договорились. Я купил ей акции на сумму, примерно соответствующую ее доле в лаборатории. То есть она как бы уже получила наследство, понимаешь?

— Понимаю, — сказал Сантьяго. — Но ты прав: меня эти разговоры и правда ужасно бесят.

— Теперь с тобой, — не слушая его, засмеялся, снова заморгал Чиспас, — у тебя ведь тоже есть право на кусок этого пирога. Вот это мы и должны обсудить. Я думал, мы с тобою могли бы заключить договор, как с Тете. Прикинем, сколько тебе причитается, и, раз уж ты так ненавидишь бизнес, я выкуплю твою долю.

— Засунь себе мою долю знаешь куда, — сказал, засмеявшись, Сантьяго, — и не мешай, я ем чупе. — Но Чиспас глядел на тебя, Савалита, очень серьезно, и тебе тоже пришлось принять серьезный вид. — Я ведь говорил отцу, что никогда и ни за что не стану принимать участие в деле, так что забудь и про долю мою, и про положение. Уйдя из дому, я тем самым отказался от наследства. Поэтому никаких акций, никаких покупок, и вообще тема закрыта. Ладно?

Как он яростно заморгал, Савалита, какой свирепой сделалась его растерянность: ложка застыла в воздухе, красноватая струйка стекла обратно в тарелку, и несколько капель упало на скатерть. Он смотрел на тебя, Савалита, не то скорбно, не то испуганно.

— Ну, хватит, хватит выпендриваться, — сказал он наконец. — Ты из дому ушел, но все равно остался сыном нашего отца. Я могу подумать, что ты и впрямь рехнулся.

— Да. Я рехнулся, — сказал Сантьяго. — Никакая часть мне не причитается, а если бы и причиталась, ни единого грошика получать из отцовского наследства не желаю. Ясно?

— Акции не хочешь? — сказал Чиспас. — Хорошо. Есть другой вариант. Мама и Тете согласны. Перепишем виллу в Анконе на твое имя.

Сантьяго, расхохотавшись, хлопнул ладонью по столу. Подскочил официант: что желаете, ах, простите, я думал, вы мне. Но Чиспас оставался серьезен: видимо, вернулось самообладание, смятение исчезло и глядел он теперь на тебя, Савалита, ласково и покровительственно.

— Если ты не хочешь получить акции, дом в Анконе — самое то, — сказал Чиспас. — Мама и Тете не возражают. Мама отчего-то возненавидела Анкон, говорит, что никогда больше туда не поедет. Тете и Попейе строят себе дом в Санта-Марии. Дела у Попейе идут отлично: он же двигает Белаунде в президенты. Я так занят, что побездельничать летом — для меня роскошь непозволительная. Так что вилла…

— Пожертвуй ее на благотворительность, — сказал Сантьяго. — И поставим на этом точку.

— Но ведь вовсе не обязательно там жить, — сказал Чиспас. — Ее можно продать, а в Лиме подыскать жилье получше.

— Мне не нужно жилья получше, — сказал Сантьяго. — Кончай, а то мы поссоримся, Чиспас.

— Ну, что ты, ей-богу, как младенец, — настаивал Чиспас, и настаивал, думает он, вполне искренне. — Ты взрослый, женатый человек, у тебя есть обязательства перед Аной. Зачем так нелепо упираться?

Да, Савалита, он сумел побороть смущение и страх, он держался теперь уверенно и спокойно, он мог давать тебе добрые советы, помогать тебе и спать со спокойной совестью. Сантьяго улыбнулся ему, похлопал по руке: все, Чиспас, ставим точку. Подошел донельзя огорченный и обескураженный метр: сеньоры, чем вам не понравилось чупе, нет-нет, очень вкусно, — и они поспешно съели еще по несколько ложек, чтобы убедить его: чупе и в самом деле превосходное.

— Хватит спорить, — сказал Сантьяго. — Мы и так с тобой всю жизнь цапались и только сейчас стали ладить. Верно, Чиспас? Вот и будем продолжать в том же духе. Только больше никогда не трогай эту тему. Договорились?

Его огорченное, растерянное, сокрушенное раскаяньем лицо раздвинулось жалостной улыбкой, он пожал плечами, Савалита, сделал недоуменно-соболезнующую гримасу и замолчал надолго. Утку с рисом едва попробовали, а про бланманже Чиспас просто забыл. Принесли счет, Чиспас расплатился, и, прежде чем сесть в машину, они полной грудью вдохнули влажный солоноватый воздух, перебрасываясь ничего не значащими фразами о волнах, о проходивших мимо девушках, о гоночном автомобиле, с рычанием пронесшемся по улице. По дороге в Мирафлорес молчали. Когда приехали и Сантьяго уже выставил одну ногу из машины, Чиспас вдруг ухватил его за локоть:

— Я, должно быть, никогда тебя не пойму, академик. — И в первый раз за все это время в голосе его звучало неподдельное волнение. — Ну скажи ты мне, чего тебе надо в жизни? Ну почему ты делаешь все возможное, чтоб барахтаться в дерьме в одиночку?

— Потому что я мазохист, — улыбнулся ему Сантьяго. — Пока, Чиспас. Кланяйся маме и Керн.

— Смотри, дело твое, каждый сходит с ума на свой манер, — тоже улыбнулся Чиспас. — Но учти все-таки, если что-нибудь будет надо…

— Да, да, учту, — сказал Сантьяго. — Отчаливай, Чиспас, я спать хочу, мне полагается сиеста. Пока.

Если бы ты не рассказал об этом разговоре Ане, избежал бы скандалов, Савалита. Сотни скандалов или двух сотен. В тебе взыграла гордость? — думает он. Видишь, милая, какой у тебя муж: он от всего отказался, милая, он их всех послал подальше с их акциями и виллами. Ты, наверно, думал, Савалита, она восхитится тобой, ты хотел, чтоб она восхитилась? Нет, не дождался: она попрекает тебя этим всякий раз, как вы не дотягиваете до получки, всякий раз, когда надо брать товары у китайца в долг или одалживать деньги у немки. Бедная Ана, думает он. Бедный Савалита, думает он.