Читать книгу "Тёмный путь - Николай Петрович Вагнер"

месту, где горит, и напрасно охлаждал себя мыслью, что ехать затем только, чтобы посмотреть на несчастие ближнего, удовлетворить пустое любопытство, вовсе не следует.

Перед Сенной открылась уже суматоха пожара. На площади был хаос. Люди бегали, сновали, кричали; масса всякого хлама была свезена сюда, свалена около лавок и даже проехать на площадь было невозможно. Проезд заграждала цепь солдат, вероятно караул с гауптвахты, которая стояла рядом.

Я велел объехать кругом, с Екатерининского канала, и мы вернулись назад. Но около Мучного переулка проезда не было, и также все было завалено разными вещами. Я отпустил извозчика и пошел пешком.

Шум и гром пожара, неистовый рев толпы, страшные порывы ветра, разметывавшие дым и гарь во все стороны, обхватили меня той судорожной атмосферой, в которой царят и паника, и подъем человеческого духа. Помню, во мне было одно желание: идти вперед, как можно ближе к тому месту, где раздавались неистовый охриплый крик и визг, и я шел, толкал, меня толкали. Что-то сыпалось сверху на меня, что-то валилось под ноги. Я добрался наконец до Садовой, до главного фаса Апраксинского двора, но это была только половина дела. Всю улицу занимала толпа, которая суетилась, толкалась, кричала и вся была в страшном возбуждении. Я взглянул вдоль Садовой. Она вся была полна дыма, и он то разносился ветром, то снова окутывал толпу, застилал глаза, мешал дышать. Во многих местах пламя пробивало этот дым, кипело как-то озлобленно и порывами выбивалось из окон и арок рядов.

Какой-то парень, весь в саже, обгорелый, с бледным лицом, тащил огромную связку железных прутьев и кричал сиплым, визгливым голосом:

– Уйди! Уйди!.. Разбрыжжу… раз… – И он упал передо мной на мостовую.

Другой толстый, рыжий, бородатый, какой-то, вероятно, сиделец, тащил один целый прилавок и бросил его посреди улицы, повернул назад и снова исчез во дворе. Я бросился вслед за ним, и мне удалось проникнуть в самое здание двора. Нестерпимый жар и чад обхватили меня со всех сторон.

Люди, как звери, метались в дыму и в огне. Ветер неистовствовал, пламя клокотало. Помню, маленькие железные шкафчики горели, как деревянные клетки. И что в особенности поразило меня, это – отсутствие пожарных и полиции. Я после узнал, что все пожарные команды были измучены предшествовавшими пожарами, все трубы были перепорчены. Одним словом, огню была предоставлена полная свобода. Только гораздо позднее привезли паровую трубу и стали ею действовать со стороны Фонтанки.

ХХХVII

Не знаю почему, мне хотелось идти дальше в это моря огня и суматохи. Может быть потому, что пожар захватывает и раздражает. Заразительно общее настроение; оно извращает наши желания и стремления. Но только что я сделал несколько шагов, как чья-то рука сзади налегла на мое плечо и грубый голос спросил меня:

– Куда вы?

Я обернулся. Передо мной стоял какой-то мужик или мастеровой работник в обдерганном и замасленном полушубке, с всклокоченной рыжей бородой.

– Куда вы? – повторил он. – Здесь нам не место. Здесь нашего брата бьют и жгут! – Я смотрел на него с недоумением.

Он наклонился ко мне и прошептал быстро:

– Бейдель. Вчера у Бергенблата познакомились. Не узнаете?.. Ступайте! Ступайте!.. – И он сильными руками повернул меня к выходу и исчез в толпе.

Я бросился в ту сторону, куда он пропал. Но впереди гуще столпился народ. Там, очевидно, что-то происходило. Что-то напоминало стаю голодных собак, рвавших добычу. Крики и рев, кажется, заглушали шум пожара. Я двинулся к этой кучке людей, но вдруг она расступилась, и я увидел какого-то бледного человека, маленького, с искаженными чертами лица, у которого тащили и рвали из рук в разные стороны громадный узел. Бейдель держал человека под руку и защищал его.

– В полицию! – кричал он. – В квартал!

– Не надо полиции! Не надо! Мы сожжем его! – И толпа с новой яростью кинулась в общую свалку и меня оттолкнули. Я видел только, как все смешалось в какую-то безобразную кучу, из которой что-то понесли туда, где кипело сплошное море огня, и с диким звериным криком бросили это что-то, с размаху, в огонь.

Пронзительный, раздирающий крик завершил эту безобразную сцену.

XXXVIII

На одно мгновение у меня затуманилось в глазах.

Я не чувствовал, как меня толкали, влекли и очнулся опять на углу Мучного переулка.

Подле меня совершалась какая-то сцена. На панели лежала женщина и горько плакала, и билась о каменные гранитные плиты. Подле нее стоял городовой и два каких-то мужичка, как будто сидельцы, которые что-то толковали ей и убеждали.

Я нагнулся к ней. Мне показалась она такой жалкой, в этом беспомощном горе и тяжелом отчаянии, ее затасканный бурнусик был изорван, опален, так же как и волосы. И когда она отняла платок от лица и взглянула на меня, то я с радостным криком «Жени!..» в одно мгновение подхватил ее и поднял с тротуара.

Она ухватилась за меня обеими руками и продолжала рыдать и биться на моей груди; а я весь дрожал и влек ее дальше. Но будочник задержал нас.

– Ваше благородие, – сказал он, прикладывая руку к козырьку. – Пожалуйте в квартал. Мы обязаны, ваше благородие, доставить ее в квартал. – И он взял Жени под руку. Оба мужичка тоже поддержали:

– Нет! Так нельзя, ваше благородие, – подхватил один. – Она, может, и есть самая поджигательница. Кто их разберет!..

И мы пошли в квартал Спасской части.

Но мы не прошли и двух-трех шагов, как нервное напряжение, которое, очевидно, овладело ей, оставило ее и она лишилась чувств, и если б я не поддержал ее, то она снова упала бы на тротуар. Я быстро подхватил ее на руки и понес. Городовой позвал извозчика и усадил нас, а сам взял другого и, захватив одного из мужичков, поехал за нами.

В квартале мы никого