Читать книгу "История итальянцев - Джулиано Прокаччи"

законодательных собраниях всех уровней, в объединениях, во внутренних комиссиях, в профсоюзных и социальных организациях десятки тысяч человек, как правило переживших период движения Сопротивления, научились противостоять друг другу, но в то же время уважать друг друга. Итальянская демократия находится у них в большом долгу.

Однако это не означает, что «чудо» было спровоцированным из вне феноменом. В годы реконструкции принимались различные правительственные решения, центристы и левоцентристы содействовали появлению этого «чуда», а также возникшим противоречиям и перекосам. Политическая гегемония христианских демократов объясняется не только поддержкой со стороны Церкви и США и страхом перед коммунизмом, но также и способностью ХДП принимать решения и управлять страной. И здесь я говорю не столько о великих решениях в области внешней политики, таких, как присоединение к плану Маршалла и НАТО, поскольку здесь речь идет о почти обязательном выборе в контексте «холодной войны». В этом отношении я хотел бы только заметить, что ратификация Парижского мирного договора 1947 г. также вписывалась в данный контекст, но Э. Галли делла Лоджиа видит в ней «настоящую потерю суверенитета, которая стала для Италии ударом как последствие войны и повлияла на всю историю Республики»[562]. На самом деле, как уже было замечено, «договор не был “карательным” в том смысле, что лишал средств и символов ведения внешней политики страны, которая безапелляционно осуждала войну как иллюзию и истощение собственных сил»[563]. Кроме того, этот договор был обязательным этапом для реинтеграции Италии в систему альянсов, а затем в систему международных отношений. В большей степени я говорю здесь о менее эффектных решениях, которые, однако, были нацелены на вступление Италии в процесс развития свободной торговли, проявившееся в присоединении к ГАТТ[564] в 1949 г., к Европейскому платежному союзу[565] в 1950 г. и плану Шумана[566] в 1951 г., что позволило стране стать участницей Бреттон-Вудской системы[567], а затем и подписать Римский договор. В том, что касается моего тогдашнего мнения относительно итальянской внутренней политики, и, в частности левоцентристской реформы, то, без сомнения, необходимо было бы развить данную тему на последних страницах этой книги. Однако очевидно: у «чуда» была высокая цена, что особенно выражалось в небольших зарплатах и массовой эмиграции. Из-за этого, а также из-за контрастов и несправедливости, характерных для того времени, Италия 1960-х годов остается для меня даже сегодня «веселой и вульгарной» страной, какими и были тогда нувориши.

Что касается 1950—1960-х годов, то невзирая на любые суждения относительно каких-либо отдельных мер, предпринятых правительством, или их совокупности, Италия сохраняла управляемость, и под «правительством» я понимаю способность не только руководить в данный момент, но также способность предвидеть, планировать и по меньшей мере принимать предложения и инициативы оппозиции. Иными словами, политическая система, создававшаяся еще во время движения Сопротивления и в период антифашизма, была функциональной. Когда она прекратила играть свою роль и Италия перестала «управляться», тогда начал проводиться новый, более губительный курс в современной истории страны. В общем, кризис был спровоцирован не «партократией»; напротив, он привел к созданию партийного режима.

Возможно, стоит провести четкую границу между концом 1960-х годов и началом 1970-х. Подобно «чуду», этот кризис был также в значительной степени обусловлен внешними факторами, такими, как девальвация доллара и кризис Бреттон-Вудской системы. Позже, в 1973 г., случился первый нефтяной кризис. Более того, подобная сложная международная ситуация совпала с появлением на политической сцене первого поколения итальянцев, незнакомого с лишениями войны и разочарованиями послевоенных лет, для которого ограниченное благополучие, ради чего старшее поколение пожертвовало многим, было прочным приобретением, поколения — требовательного, устремленного в будущее.

Протесты начались в университетах и быстро распространились на рабочих промышленных предприятий и трудящихся в целом. Волна забастовок и недовольства, ознаменовавшая собой «горячую осень» 1969 г., принесла свои плоды. Размер заработной платы итальянских рабочих приблизился к уровню их европейских коллег, и в 1970 г. парламент принял Статут прав трудящихся[568], который положил конец закоснелой антипрофсоюзной политике и усилил значение переговоров с профсоюзами и трудящимися. Такие успехи были, впрочем, гораздо важнее, ибо они завоевывались благодаря преодолению жесткого сопротивления и добывались в чрезвычайно сложных обстоятельствах.

Двенадцатого декабря 1969 г. в филиале Сельскохозяйственного банка на Пьяцца Фонтана в Милане взорвалась бомба, в результате погибло 19 человек. До сих пор этот террористический акт окутан тайной относительно виновников на национальном и международном уровнях, поскольку тогда поспешно обвинили нескольких анархистов, которые, как оказалось, не имели к этому деянию никакого отношения. Однако совершенно очевидно, что цель этого теракта, независимо от того, кто были его организаторы, заключалась в ужасающем предупреждении тем силам и политикам, которых они считали слишком сговорчивыми с народным движением. Бомба, приведенная в действие на Пьяцца Фонтана, стала началом эпохи «стратегии напряженности», продлившейся все 1970-е гг. и даже дольше. За ним последовал теракт на Пьяцца Лоджиа в Бреше в 1974 г., в поезде «Italicus»[569] тогда же и, наконец, взрыв на вокзале в Болонье в 1980 г., когда погибли 85 человек.

В те же годы развитие левацкого терроризма придало еще больший драматизм политической ситуации в Италии. Причины этого необходимо искать в студенческих и рабочих волнениях или, точнее, в их побочных продуктах: в своего рода вкусе к браваде и дилетантстве, левом «даннунционизме», ставших питательной средой для первых проявлений феномена терроризма. Данный перечень террористических актов, осуществленных «Красными бригадами» и другими схожими организациями — открывается похищением судьи Марио Сосси в 1974 г.[570] и завершается убийством руководителя христианских демократов, сенатора Роберто Руффилли 16 апреля 1988 г. Это была эпоха, когда на первых страницах немецких газет публиковали изображение пистолета, лежащего на тарелке со спагетти, чтобы убедить читателей не проводить отпуск в Италии, а важным политическим деятелям предоставляли эскорт охраны, что позволяло судить о значимости этих людей.

Эффективная и неподкупная полиция смогла бы легко и своевременно выявить попытку покушения, организованную дилетантами, и, таким образом, она была способна как внедриться в группу, так и обнаружить группировку извне. Но действительность оказалась иной, и то, что могло бы стать лишь опереттой, превратилось в трагедию, ставшую эпохой в стратегии напряженности. По каким причинам это произошло? Вот еще одна загадка, в отношении которой можно лишь строить более или менее обоснованные предположения. Не будем, однако, забывать, что самая острая фаза террористического наступления, завершившаяся событиями, связанными с убийством лидера христианских демократов Альдо Моро, вписывалась в международный контекст и была предвестницей того, что потом определили как «вторую холодную войну». Никому ни