Читать книгу "Император Наполеон - Николай Троицкий"

Наконец 15 октября с верхней палубы «Нортумберленда» его вольные и невольные обитатели увидели перед собой зловещую панораму острова Святой Елены, о котором английский хирург Уолтер Генри именно тогда отозвался как о «самой ужасной, самой мрачной из скал, какую только можно вообразить»[1859], а Марина Цветаева через 120 лет напишет стихи:

Черные стены С подножием пены. Это - Святая Елена[1860].

Действительно, по описаниям очевидцев, остров представлял собой возвышавшееся посреди моря нагромождение чернобазальтовых скал, изрезанных уродливыми расщелинами и утыканных английскими пушками. «Когда судно приближается к острову, - читаем у Эмиля Людвига, - ущелье над гаванью кажется вратами ада, а черные стены - созданными руками демонов»[1861]. Не зря «один британский писатель» подобрал для острова такое определение: «Это логово сатаны на Юге»[1862].

Пока Наполеон, его соратники и слуги высаживаются под английским конвоем на остров Святой Елены, ознакомимся с тем, что происходило в это время во Франции. Сразу скажу: если бы узники Святой Елены, вступая в «логово сатаны», знали о жертвах «белого» террора, который свирепствовал тогда на их родине, состояние их душ, и без того уже подавленное, было бы еще мучительнее.

Вот как преобразилась Франция, после того как Наполеон отрекся от престола и оставил Париж (а затем - и Мальмезон, и Рошфор). Поначалу депутаты и пэры двух палат французского парламента (в большинстве своем) тешили себя иллюзией договориться с монархами седьмой коалиции о том, чтобы Франция сама, без иностранной оккупации, могла бы конституироваться в новый порядок - без Наполеона, но и без Бурбонов. Прежде всего, уже 25 июня (в тот день, когда Наполеон отбыл из Парижа в Мальмезон), шестеро делегатов от обеих палат, которых возглавлял республикански настроенный М. Ж. П. Лафайет, спешно выехали навстречу подступавшим к Парижу войскам с предложением заключить перемирие.

Эта мирная миссия обернулась трагикомедией. Александр I, на которого Лафайет возлагал особые надежды, отказался вступать с делегатами в переговоры без согласия на то других монархов, а к Францу I, Фридриху - Вильгельму III и лорду Р. С. Каслри их даже не допустили (впрочем, едва ли на кого-то из этих троих делегаты могли рассчитывать). Тем временем союзные армии шли и шли к Парижу. В итоге «удрученные делегаты вернулись в столицу в обозе союзников»...[1863] вслед за Людовиком XVIII.

Да, 8 июля «христианнейший король» Людовик Желанный (по мнению роялистов) и просто «старый подагрик в английских гетрах» для большинства нации[1864] вновь - под охраной почти полумиллионного воинства интервентов - вернулся в Париж на трон, освободившийся после отречения Наполеона. Ф. Р. Шатобриан саркастически подметил различие между повторными воцарениями Наполеона с его «полетом орла» и Людовика с доставкой его к трону в оккупационном обозе: «Бонапарт возвратился во главе 400 французов; Людовик XVIII возвращается позади 400 тыс. чужестранцев»[1865].

Накануне Временное правительство по инициативе Фуше подписало в Сен - Клу с Веллингтоном и Блюхером акт о капитуляции Парижа, согласно которому французские войска отводились за Луару, а союзные - вступали в столицу Франции. В тот же день Временное правительство под угрожающие выкрики прусских солдат, окруживших Тюильрийский дворец, торжественно признало Людовика XVIII своим государем и на этом прекратило свое существование. Людовик уже заранее начал формировать новый состав кабинета министров. Ключевые посты в нем заняли буквально ошалевшие от счастья (как выяснилось, недолгого) пока все еще непотопляемые Талейран и Фуше: первый из них стал главой правительства и министром иностранных дел, второй (уже в пятый раз за свою карьеру) - министром полиции. Очевидец их совместного визита к Людовику за этими назначениями Ф. - Р. Шатобриан картинно описал то, что он увидел. «В приемную безмолвно вошли порок об руку с преступлением-господин Талейран с господином Фуше; адское видение медленно проплыло мимо меня и скрылось в кабинете короля. Фуше спешил поклясться своему повелителю, что будет служить ему верой и правдой; верноподданный цареубийца, преклонив колена, жал рукой, приблизившей смерть Людовика XVI, руку брата короля - мученика; клятву скреплял епископ - расстрига»[1866].

А что же парламентские палаты? Что с ними стало? Палата пэров уже 7 июля, увидев, что сад и двор Люксембургского дворца, где она заседает, оцеплены батальоном прусской пехоты, приняла решение о самороспуске. Нижняя Палата продолжала, что называется, толочь воду в ступе (пытаясь найти консенсус со всеми, кроме Бурбонов) весь день 7-го и назначила очередное заседание на 8 июля. Однако утром 8-го депутаты, явившиеся продолжить свою говорильню, обнаружили, что двери Бурбонского дворца для них закрыты и охраняются английскими солдатами. Оказалось, что Людовик XVIII распустил Палату. «Многочисленные зрители, собравшиеся у входа в Палату, - удовлетворенно писал об этом великий англичанин Вальтер Скотт, - с насмешками и издевательствами наблюдали за возмущенными и расстроенными депутатами»[1867].

Наверное только теперь депутаты, наконец, поняли то, чего до сих пор странным образом не понимали: «убрав Наполеона, они возвращают Людовика XVIII и сами приговаривают себя»[1868], - иными словами, из двух зол выбрали явно большее.

Первые шаги новой власти были подчеркнуто карательными, причем роль главного карателя подневольно, но все-таки взял на себя Фуше. Именно ему как министру полиции король поручил составить проскрипционные списки всех противников своего режима. 24 июля Фуше публикует сразу два списка антироялистов: в первый из них вошли 19 военных служак, которые должны были предстать перед военным трибуналом; во второй - 38 гражданских лиц, с которых надлежало взять подписку о невыезде до окончательного решения их судьбы. В этих списках - «все товарищи Фуше, бывшие с ним во Временном правительстве, последние его товарищи по Конвенту, товарищи по революции . Только одно-единственное имя отсутствует в нем - имя Жозефа Фуше». Это свое наблюдение Стефан Цвейг тут же уточняет: «Вернее, оно не отсутствует. Имя Фуше стоит в документе. Но не в тексте, не среди обвиняемых министров Наполеона, а в качестве подписи королевского министра, отправляющего на смерть или в изгнание всех своих прежних товарищей, как имя палача»[1869].