Читать книгу "Вина - Владимир Николаевич Ерёменко"

Но все обошлось. Из его части на выручку прискакал целый эскадрон. Отпустили, когда выяснили, кто он…

По рассказам деда, в «войске» Ивана служило много «хлопцев» и «мужиков» из окрестных хуторов и деревень: Ивановки, Гавриловки, Цибенко, Громославки, Бузиновки, Ягодного, Елхов и других. Ординарцем у него, как я уже говорил, был односельчанин Савелий Парасочка.

На единственной фотографии, которая сохранилась в нашей семье и какую мы передали в Ростовский областной музей краеведения, Савелий сидит рядом с Иваном. На груди его висит футляр бинокля его командира. Сам бинокль у Ивана, чуть ниже ордена. За спиной комбрига стоит молодая женщина. Дед говорил о ней: «маруха Иванова». Фотография шуточная. «Снимающиеся» направили оружие на фотографа. У всех хорошее настроение.

Ординарец Парасочка остался жив и после гражданской вернулся в свой хутор. Завел семью, как и все отвоевавшиеся красноармейцы, занимался крестьянским трудом, а уже после коллективизации работал в колхозе, в деревне Гавриловка. Это в пяти километрах от хутора Парасочкина, куда переехала в 30-е годы и семья деда.

Был в «войске» Ивана Четверикова и мой дядька Кузьма Колесников, муж маминой сестры Марфы Лазаревны. Она родилась в 1902 году, а Кузьма был с 1894 года. Они поженились после гражданской войны, когда лихой конник вернулся в село своего командира. Погиб дядька Кузьма уже на другой войне, в 1943 году под Сталинградом. Его судьбу разделили многие и многие односельчане из бригады Четверикова.

Я знал дядьку Кузьму и не раз слышал его пьяный плач в компаниях «по убитому Ивану».

— Какой это был человек? Какой! — всхлипывал Кузьма. — Красивый, умный, справедливый и бесстрашный… Он не боялся ни бога, ни черта, ни чертову матерь…

У полуграмотного сельского жителя Кузьмы Колесникова был врожденный талант к технике. В бригаде у Ивана Четверикова он какое-то время водил автомобиль «Фордзон». Позже в колхозе Кузьма Колесников всегда состоял при технике: тракторе, автомашине, молотилке, работал на «движке», на поливе, на току… Но выпивал он здорово.

Кузьма был на похоронах своего командира. Помню его пьяное бормотание.

— Хоронила героя вся его дивизия[4]. Конь его любимый шел рядом. Орден несли на знамени. Речи говорили… Стреляли. А я упал и плачу. Ведь мы с Иваном вместе парубковали. На гармони одной играли. К девчатам вместе… Никто не знал, кого мы тогда хоронили… Один я. Я… Я… — И уронив голову на сжатые кулаки, страшно скрипел зубами.

— Мы их, гадов, тех офицеров, кто убил нашего дорогого красного командира, в капусту порубали. И виновных, и невиновных… Всех! Подчистую… К чертовой матери!

А обстоятельства гибели Ивана Четверикова, по рассказам в нашей семье, до меня дошли вот в такой легенде.

Это случилось где-то на юге, видимо, под Крымом. В разговорах называли железнодорожную станцию Жеребцы. Это то место, куда должна была ехать по телеграмме мать Ивана на похороны сына. Она приехала спустя два или три дня после погребения. Ждать было нельзя, стояла теплая погода.

По той же семейной легенде, Иван Ефимович Четвериков погиб вместе с небольшим отрядом, который находился при его штабе. Сам комбриг в это время был ранен в руку и, видимо, поэтому остался в штабе. Этим отрядом была захвачена в плен большая воинская часть отступавших к морю белых. Ее разоружили. Иван сам взялся «распропагандировать» пленных. Говорят, он был хорошим оратором, и слово у него было таким же «острым, как и его шашка».

Выступал перед солдатами. Призывал их записываться в Красную Армию. «С нашим братом солдатом все шло споро, — вспоминал Кузьма Колесников. — Белые тут же краснели, и Иваново войско росло…» Потом Иван переехал к большой группе офицеров и стал выступать перед ними. Сошел с коня, встал на тачанку и говорил громко, запальчиво. Про свой штаб, где служило немало бывших офицеров, а теперь красных командиров, про долг перед Россией, народом… Говорил он и про себя, своих товарищей, кому пришлось пройти всю империалистическую войну.

Запомнил я из этой его предсмертной речи такие слова. Они тоже из рассказов сквозь плач дядьки Кузьмы Колесникова:

«Война обрыдла и надоела всем. Да без нее нет свободы и нет народного счастья…»

И вдруг из толпы офицеров прогремел выстрел. Пуля ударила прямо в широкую грудь Ивана. Четвериков покачнулся и мгновенье молча удивленно смотрел в толпу, откуда стреляли. Потом резко рванулся и, соскочив с тачанки, побежал…

Началась паника. Офицеры и солдаты бросились к оружию, которое лежало здесь же недалеко, где их разоружали…

Иван, по рассказам, был убит сразу тем первым выстрелом. Однако он пробежал от тачанки до камышей еще «сажен пятнадцать» и упал в их зарослях.

Небольшой отряд, с которым он пленил воинскую часть белых, а потом пытался «распропагандировать» ее, был почти полностью перебит. В живых остались единицы. Ординарец Парасочка спасся тем, что, ухватившись за стремя красного конника, «бежал, пока не потемнело в глазах».

Вот, пожалуй, и все, что я помню из рассказов о смерти дяди Вани Четверикова. Он был мне двоюродным дядей, а мой родной дядя Иван Четвериков-младший был, по рассказам матери, «очень похожим на старшего брата Ивана».

«И лицом и статью. Такой же смуглый, черноволосый, крепкий в плечах, — говорили все, — только чуть меньше ростом и фигурой». Он словно «уменьшенная копия» дяди Вани-старшего. В нашей семье вспоминали, что старший Иван очень любил своего брата-двойника. А тот платил ему тем же и благоговейно хранил память о нем. Думаю, что те постоянные разговоры о знаменитом родственнике, его военных подвигах, смелости, бесстрашии и «неукротимости» его характера, который так ярко проявился в революцию и все то переломное время, имели огромное влияние на формирование личности младшего Четверикова. Вполне вероятно, что он «лепил» себя под «комбрига». Дядя Ваня был не только похожим на своего старшего брата. У него такой же бунтарский и даже дикий нрав. В компаниях, подвыпив, он часто затевал скандалы, а иногда и драки, и, чтобы укоротить его пыл, мужикам приходилось связывать бунтаря.

После таких выходок брата мать неизменно повторяла:

— Вот такой же скаженный был и покойный Иван. Слово поперек не скажи…

И начинала вспоминать о «поперечном» нраве Ивана-старшего, о сельских драках, в которых тот всегда был первым. Однако дядя Ваня-младший унаследовал от своего брата не только крутой нрав и бунтарство. В молодости верховодил среди парней села, а с годами стал хорошим организатором. Отслужив в армии и вернувшись в тридцатых годах младшим командиром, он участвовал в организации колхоза в родном селе и был избран его председателем. Перед войной уже работал председателем сельского