Читать книгу "Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков"

Японцы предусмотрительны и склонны к планированию своей жизни, подготовка к собственной смерти тоже входила в планы юных солдат. Это не мешало им предвкушать будущие триумфы – в лавках их вниманию предлагались бесчисленные дешевенькие литографии с изображениями гипотетических будущих побед в тех битвах, которые еще не состоялись. В воздухе пахло триумфами, о поражении не думал никто. Уходившие на фронт ласковые солдаты дарили детям глиняные головки русских воинов, обещая вернуться домой с настоящими головами бородатых казаков. Разница в отношении к «своим» и «чужим» выявлена в японской культуре еще отчетливее, чем в других.

Исикава Такубоку с женой

Люди дарили друг другу полотенца с изображениями батальных сцен, одежды девочек покрывали орнаменты из военных кораблей и пушек. Продолжая верить в перерождение, японцы отдавали все свои будущие жизни императору Мэйдзи. Лозунгом дня стало выражение «Ситисё хококу» – «Все семь жизней – своей стране». Раньше, при сёгунате, эта страна требовала от «простых» людей только налогов и мускульных усилий. Теперь она завладела и душами.

Юный поэт Исикава Такубоку (1886–1912) в начале войны буквально сгорал от патриотической лихорадки. Он записал в своем дневнике, что должен сочинить песню для патриотов – для тех, кто хочет петь, но не имеет для этого слов. Но он был настоящим поэтом. Стоило газетам сообщить о гибели подорвавшегося на мине «Петропавловска» с адмиралом Макаровым на борту, как Такубоку написал поэму «Памяти адмирала Макарова», в которой он призывал забыть про распрю.

Друзья и недруги, отбросьте прочь мечи, Не наносите яростных ударов, Замрите со склоненной головой При звуках имени его: Макаров! Его я славлю в час вражды слепой Сквозь грозный рев потопа и пожаров. В морской пучине, там, где вал кипит, Защитник Порт-Артура ныне спит.

(Перевод В. Н. Марковой)

Ёсано Акико

Котоку Сюсуй

Для того чтобы в разгар войны написать такое стихотворение, требовалось большое мужество. Но кто тогда знал Такубоку? Такубоку был один, а «настоящих» патриотов – много.

В Японии того времени не было несогласной с правительством личности, которая по своей авторитетности хоть сколько-нибудь приближалась к Л. Н. Толстому. Антивоенная и антиправительственная публицистика Толстого переводилась и издавалась в Японии, в России же перепечатывать было почти нечего. Против войны с пацифистских позиций выступил Утимура Кандзо. Под влиянием статьи Толстого «Одумайтесь!» поэтесса Ёсано Акико (1878–1942) написала стихотворный призыв «Не умирай!». Он был адресован ее младшему брату, который штурмовал Порт-Артур. Толстой осуждал империалистическую политику России, Ёсано Акико всего лишь хотела, чтобы ее брат остался в живых. Но и такого естественного желания оказалось достаточно, чтобы ее все равно подвергли остракизму.

И только группка социалистов из общества «Хэйминся» («Общество простолюдинов») выступала против войны. В ее еженедельной газете «Хэймин симбун» Котоку Сюсуй в марте опубликовал обращение к «братьям и сестрам» – российским социалистам. В этом обращении он обличал милитаристские устремления обеих стран. Меньшевистская «Искра» напечатала его перевод. Этот перевод прочло, вероятно, намного больше людей, чем сам оригинал.

В связи с этим не могут не вызвать удивления оценки внутреннего положения в Японии некоторыми людьми, от которых впрямую зависела будущность русско-японских отношений. Так, в 1899 году герой русско-турецкой войны адмирал Ф. В. Дубасов искренне полагал, что если Япония объявит России войну, то «это будет к ее беде. Поднимутся здесь внутренние бунты, потому что народ ненавидит Правительство, не сочувствует всем мерам его и ждет только случая, чтобы общим восстанием заявить это»[316]. Именно стараниями Дубасова был в 1900 году сменен посланник в Японии барон Р. Р. Розен, занимавший, по его мнению, «японофильскую» позицию (в ноябре 1902 г. был назначен вновь)[317]. По иронии судьбы, назначенный на должность московского градоначальника Дубасов руководил подавлением Декабрьского восстания, одной из причин которого стала русско-японская война.

Следует, разумеется, помнить, что припадок патриотизма случился не только у японских писателей. Многие русские писатели не отставали от них. В. Брюсов писал П. П. Перцову 24 марта: «Ах, война! Наше бедствие выводит меня из себя. Давно пора бомбардировать Токио… Я люблю японское искусство. Я с детства мечтаю увидеть эти причудливые японские храмы, музеи. Но пусть русские ядра дробят эти храмы, эти музеи и самих художников, если они там еще существуют. Пусть вся Япония обратится в мертвую Элладу, в руины лучшего и великого прошлого, – я за варваров, я за гуннов, я за русских! Россия должна владычествовать на Дальнем Востоке, Великий Океан – наше озеро…»[318] Оказалось, что даже искусство не в состоянии подняться выше схватки между двумя императорами, империями, нациями, хищниками.

Газеты обвиняли Японию в «вероломстве», журналисты соревновались в том, кто из них выскажется о японцах наиболее обидным и оскорбительным образом. А. Суворин писал в своем «Новом времени»: «И вдруг дьявол поднялся на Дальнем Востоке, куда мы спешили с головокружительною быстротою, точно нас толкала туда какая-то неведомая сила. Дьявол притворился смирным, поджал хвост, опустил рога и, высунув набок лживый язык, моргал кривыми глазами, в которых светился зеленый огонь. Цивилизованный дьявол, приятный, скромный дьявол, – думали мы. А он подкрался и выпустил горячее пламя, и оно обдало нас и обожгло…»[319]

Нацумэ Сосэки

Того Хэйхатиро