Читать книгу "Бен-Гур - Льюис Уоллес"

– Царь Иерусалимский!

– Дорогу Царю Иерусалимскому!

– Осквернитель Храма!

– Богохульник!

– Распни его! Распни его!

Из всех этих воплей последний, похоже, был самым популярным, так как яснее всего выражал желания толпы и предельно формулировал ее отношение к Назаретянину.

– Пойдем, – сказал Симонидис, когда Балтазар пришел в себя настолько, что мог двигаться, – пойдем отсюда.

Но Бен-Гур не слышал этих слов. Вид толпы, только что прошедшей перед ними, ее жестокость и кровожадность напомнили ему о Назаретянине – его мягкости, доброте и множестве благодеяний, свершенных им для страждущих. Вспомнил он и о том, что сам находится у этого человека в неоплатном долгу. Он вспомнил время, когда, окруженный римской стражей, он следовал, как предполагалось, на смерть, столь же неотвратимую и ужасную, как и смерть на кресте; он вспомнил глоток прохладной воды, выпитой им у источника в центре Назарета, и божественное выражение на лице Того, Кто подал ему воду. Вспомнил он и совсем недавние события – чудо, сотворенное в Пальмовое воскресенье. Воспоминания эти, а вместе с ними и мысль о его нынешнем бессилии отплатить добром за добро больно укололи его и заставили горько упрекнуть себя. Он не сделал всего того, что мог бы. Он лишь наблюдал происходящее, в то время как рядом с ним были двое верных и готовых на все галилеян, и – увы! – упустил момент для нападения! Умело и вовремя нанесенный удар мог бы не только рассеять толпу и освободить Назаретянина; он стал бы трубным зовом для Израиля, поднимающим его на столь долгожданную войну за свободу. Но возможность была упущена; минуты безнадежно уходили. О Бог Авраама! Неужели ничего нельзя сделать – совсем ничего?

В этот момент он разглядел в толпе неподалеку от себя группу галилеян. Протолкавшись сквозь толпу, он заговорил с ними.

– Следуйте за мной, – сказал он. – Мне надо поговорить с вами.

Галилеяне беспрекословно повиновались ему. Когда все они оказались под навесом дома, он снова заговорил:

– Вы – из тех, кому я дал оружие, и вы согласились сражаться вместе со мной за свободу и Царя, Который должен явиться. Вы сейчас при оружии, и время для битвы пришло. Ступайте найдите наших братьев, скажите им, чтобы они вместе со мной были готовы освободить Назаретянина, когда его будут распинать. Поспешите же! Нет, еще минуту! Вы должны знать, что Назаретянин и есть тот самый Царь, и с Его смертью умрет свобода.

Галилеяне почтительно смотрели на него, но не двигались с места.

– Вы слышите меня? – спросил он.

Тогда один из них ответил:

– Сын Иуды, – они знали его под этим именем – сын Иуды, – заблуждаешься как раз ты, но не мы и не наши братья, пришедшие сюда с оружием. Назаретянин не Царь; Он не царь даже по своему характеру. Мы были рядом с Ним, когда Он входил в Иерусалим. Мы видели Его в Храме; Он подвел сам себя, и нас, и Израиль; пред Золотыми вратами Он повернулся спиной к Господу и отверг трон Давида. Он не Царь, и Галилея не с ним. Он умрет крестной смертью. Но услышь наши слова, о сын Иуды! Мы при оружии, и мы готовы обнажить мечи за нашу свободу. Готова к этому и вся Галилея. За нашу свободу, о сын Иуды, мы готовы сражаться и готовы стать рядом с тобой у креста на Голгофе!

Величайший час в жизни Бен-Гура наступил. Если бы он принял это предложение и произнес одно только слово, история могла бы пойти совсем другим путем. Но это была бы история, ведомая людьми, но не Богом, – нечто такое, чего никогда не было и никогда не будет. Смятение охватило его, он не знал, как ему поступить. Впоследствии, размышляя над всем случившимся, он приписал это смятение воле Назаретянина – Тот дал ему таким образом понять, что Его смерть была необходима для веры в воскресение, без чего христианство было бы пустой шелухой ореха. Смятение, охватившее его, лишило его способности решать; он стоял беспомощный – и даже безгласный. Закрыв лицо руками, он был оглушен конфликтом между его желанием, тем, что он считал нужным предпринять, и волей, которая неизмеримо превышала его волю.

– Пойдем же, мы ждем тебя, – в четвертый раз уже говорил ему Симонидис.

Словно разбуженный этими словами, он безвольно зашагал вслед за креслом и паланкином. Подобно Балтазару и его друзьям-мудрецам, некогда встретившимся в пустыне, высшая сила вела его своим путем.

Глава 10

Распятие

Когда все – Балтазар, Симонидис, Бен-Гур, Есфирь и двое оставшихся верными галилеян – добрались до места, где должна была совершиться казнь, оказалось, что привел их сюда Бен-Гур, шедший впереди всей группы. Он же, однако, не мог даже вспомнить, ни как они пробрались сквозь плотную массу возбужденных людей, ни как он нашел дорогу к этому месту, ни как узнал время, в которое казнь должна была свершиться. Он двигался абсолютно бессознательно, не видя и не слыша ничего вокруг, не осознавая того, что он делает. В подобном состоянии малое дитя, которому доводится стать свидетелем ужасного преступления, делает все от него зависящее, чтобы предотвратить его. Промысел Божий всегда выглядит странным для людей, как и те средства, которыми он воплощается в жизнь, чтобы стать потом предельно ясным для посвященных.

Наконец Бен-Гур остановился, остановились и следовавшие за ним люди. Ему показалось, что перед ним словно подняли громадный занавес, который до этого, окутывая, держал его в неком подобии сна наяву; к нему вернулась способность видеть все вокруг с полной ясностью и пониманием.

Они стояли на вершине невысокого холма, формой напоминавшего череп, пыльного, сухого и лишенного всякой растительности, за исключением нескольких чахлых кустиков иссопа[157]. Небольшое открытое пространство на вершине холма было ограничено живой стеной – цепочкой римских солдат, удерживавших напиравшую толпу. Командовавший ими центурион зорко следил за порядком. Бен-Гур со своими людьми стоял как раз перед линией оцепления, лицом на северо-запад. Холм этот носил древнее арамейское название Голгофа – по-латыни Калвария, что в переводе значило просто «череп».

Сейчас все пространство вокруг холма, насколько хватало взора, было сплошь заполнено людьми – здесь собралось три миллиона людей; три миллиона сердец учащенно бились, объятые страстным интересом к тому, что должно было свершиться на этом холме. Никого не интересовала судьба разбойников, мысли и чувства всех собравшихся занимал только Назаретянин, именно Он был предметом их ненависти или страха – Он, Который любил их всех и был готов принять за них страшную смерть на кресте.

Ближе к вершине холма, возвышаясь своей митрой над окружающей его свитой, стоял первосвященник Храма. Еще выше по склону холма, почти на его округлой вершине, словно специально для того, чтобы быть видным всем и отовсюду, стоял Назаретянин, ссутулившийся и страдающий, но безмолвный. Какой-то остряк из стражи, под стать короне на Его голове, дал Ему в руки тростинку в качестве скипетра.