Читать книгу "Хатшепсут. Дочь Солнца - Элоиза Джарвис Мак-Гроу"

— Ха! Его хватит ещё на дюжину таких плаваний.

— Да... возможно. — Фараон коротко улыбнулся.— Но я сомневаюсь, что ему придётся это доказывать. Не могу сказать, что жалею об этом. Клянусь Амоном, мне пятьдесят два года, и за последние двадцать лет я провёл семнадцать походов. Этого достаточно. Достаточно для любого.

— Я думаю, этого было более чем достаточно для врага, — заметил Интеф.

— Да. Однако на всякий случай... — Мен-хепер-Ра обменялся взглядами с царским глашатаем. На всякий случай он велел Интефу приглядеть за тем, чтобы финикийские прибрежные города — давние владения Египта — были оснащены всем необходимым на случай войны и были в любой момент готовы к его возвращению. Оба они знали, что при первой же возможности состоится восемнадцатый поход и он будет столь же успешным, как предыдущие.

Правда, фараон думал, что такая возможность ему не предоставится — во всяком случае, в ближайшие годы. Кадеш наконец пал.

Кадеш пал. Мен-хепер-Ра протяжно вздохнул, наслаждаясь этой почти невероятной истиной.

— Иди, Интеф, — сказал он. — Найди какого-нибудь музыканта и вели ему спеть о Египте. О родине. Думаю, наконец-то мы все сможем остаться дома.

Наконец-то... после двух десятилетий войн и чужих земель. Тот снова позволил себе задуматься, довольный тем, что мысли потекли в направлении, по которому можно было идти без всякой опаски. Семнадцать кампаний — как первая, так и последняя — были проведены против Кадета. Было грустно вспоминать, что он мог уничтожить соперника в первой же битве, в первый же час сражения, если бы не его собственные солдаты. В те давние дни у Мегиддо он удивил врагов, неожиданно пройдя узкой тропой Аруна. Они не ожидали, что фараон рискнёт на такое. В результате орды союзников рассеялись при первой же стычке и бежали в город-крепость, стоявший посреди степи Джезреель. Испуганные жители втягивали их на стены с помощью верёвок, наспех связанных из собственной одежды. Если бы не серьёзность момента, это бы выглядело смешным... Он всё ещё видел стены Мегиддо, облепленные отчаянно спасавшимся врагом, покрытые верёвками из связанной одежды и нижнего белья. Однако его собственные солдаты были слепы ко всему, кроме богатств, брошенных в степи, — колесниц, лошадей, прекрасного оружия и доспехов. Они кинулись грабить, и фараон ничего не смог с этим поделать.

— Если бы вы захватили этот город, — гневно обратился он к ним позже, — я мог бы принести богатые жертвы богам, потому что все вожди восставших стран теперь находятся за его стенами; отсюда ясно, что взятие Мегиддо равносильно взятию тысяч городов!

Конечно, после этого они опомнились и взяли крепость — окружили её, поставили деревянную ограду и взяли измором. Многие из мятежных вождей наконец вышли оттуда гуськом, сложили оружие и попросили пощады, которую и получили. Но царь Кадеша всё же сумел бежать на север. В ходе той первой кампании и пятнадцати последующих Мен-хепер-Ра завоевал всё, что лежало между Нилом и Евфратом; но Азия, даже завоёванная, продолжала сопротивляться как клубок змей, подстрекаемая к тому уцелевшим царём Кадеша. В конце концов фараон был вынужден вернуться и раздавить это проклятое царство, иначе воевать пришлось бы до самой смерти.

От каких мелочей подчас зависит великое! В тот день в Мегиддо можно было бы избежать двадцати лет войн, но шанс был упущен из-за того, что его солдаты не смогли сопротивляться золоту. Теперь они могли, угрюмо подумал Тот. Он собственной рукой казнил тех, кто не мог. Он... или Тиах.

Он посмотрел на правый борт, где стоял Тиах, беседовавший с одним из знаменосцев. Двадцать лет битв превратили гибкого молодого начальника лучников в закалённого седого главнокомандующего. Тиах был крепок, как сыромятный ремень, почти так же красив, но его изогнутые губы стали прямыми и твёрдыми. Его преданность Мен-хепер-Ра и ненависть к царю Кадеша с годами только углублялась. Сегодня он был так же собран, как всегда. Честно говоря, если бы не Тиах, Кадеш и поныне оставался бы непокорённым.

Глаза Тота поднялись вверх, к развевающемуся чёрному конскому хвосту, который свисал с угла балдахина. То была ещё одна мелочь, от которой зависит великое. Всего лишь четыре недели назад исход двадцати лет войны вновь повис на волоске, когда ворота надёжно осаждённого Кадеша внезапно открылись, из них галопом вылетела вороная кобыла и поскакала прямо на колесницу фараона. Кобыла в охоте перед его жеребцами! Тот вновь похолодел при мысли о том, что могло случиться, и в то же время не смог сдержать улыбку, от которой у него приподнялись уголки рта. План врага был прост и гениален. Да, царь Кадеша был достойным противником. За двадцать лет Тот волей-неволей научился восхищаться им. Этот последний удар мог бы подарить его городу и ему самому ещё один год жизни... если бы не Тиах. Каким чудом Тиах — пеший! — умудрился поймать эту испуганную кобылу, никто не мог объяснить. Но он перехватил её и убил. Кадеш пал через два дня... Благодаря этому раскачивавшемуся на балдахине чёрному конскому хвосту фараон смог бросить пустыню, зазубренные горы, чужие страны и вернуться домой, в Египет.

За стеной беседки началась какая-то суматоха, потом прозвучали негромкие аккорды лютни и арфы, и звонкий мужской голос запел:

Славлю тебя, о Нил,

Повелитель рыбы, заставляющей утку плыть против течения!

Когда ты поднимаешься, земля ликует,

Каждый рот смеётся и обнажает зубы...

Это пришли музыканты, чтобы спеть песню о доме. Тот слушал и обводил растроганным взглядом зеленеющую землю, изборождённую серебряными каналами. Дом. Египет.

И вдруг он вспомнил о Вавилоне и старике, которого увидел вчера вечером. Из-за этого старика всё и началось. Или прошлое так ясно вспомнилось только потому, что он снова плыл в Фивы под парусом? Нельзя было вернуться из тех земель в эту, не ощущая чувства контраста, которое он впервые испытал одиннадцатилетним мальчиком. В тех других землях жизнь была такой же неровной, как и местность — тревожной, тяжёлой, полной предчувствия катастрофы. Здесь всё было так же безмятежно, как ровные зелёные поля и ритм Нила.

Во всяком случае, на поверхности, подумал Тот.

Он обвёл взглядом радостные лица стоявших на берегах, уверенные и гордые лица тех, кто был на палубе, и, как всегда, задумался. Насколько глубока эта безмятежность?

Несущий пищу, —

пел звонкий беспечный голос, —

Обильный припасами,

Ты зелен, ты зелен!

О Нил, ты зелен...

Да, думал фараон, река зелена. Еды достаточно. Солнце неизменно. Маат невозможно сбить с толку. А после смерти каждого ждёт путешествие в рай, как две капли воды похожий на Египет. Да, да, да. Стоит только посмотреть на окружающих меня гордых людей — всё написано на их лидах. Но тогда почему они заполняют свои гробницы магическими предметами, царапают на каждой скале заклинания и пишут длинные клятвы на стенках своих гробов, перечисляя те вещи, которых они не делали? Почему сочиняют стихи, так отличающиеся от этих?