Читать книгу "Император Юлиан - Гор Видал"

- Продолжай.

Это поубавило емугонора, он пожал плечами и закончил:

- Остальное тебе известно. Август не чувствовал своей раны, пока персов не отбили. - Он улыбнулся. - Август даже поблагодарил меня за то, что я все время был рядом.

- Тебе повезло, что он ничего не заподозрил. - Не успев этого выговорить, я подумал: а может, Юлиан все знал? Эту тайну он унес в могилу.

- А впрочем, что есть смерть? - вопросил Каллист и сразу потерял все уважение, которое я начал питать к нему как к злодею. Оказалось, он просто-напросто болван. Он болтал со мной еще битый час и рассказал, что императором хотел быть Виктор, но, увидев, что это невозможно, возвел на престол Иовиана. Затем обладавший неукротимой волей и неистовой жаждой власти Валентиниан занял место Иовиана, и это был конец влиянию Виктора. Каждый из вышеперечисленных не забывал Каллиста своей милостью, он сумел мудро распорядиться полученными деньгами и разбогател. Но его мучило то, что мир не ведает о его тайне, и он жаждал известности. Он считает, что незаслуженно обойден славой, и очень от этого страдает.

- Ну конечно, конечно, расскажи все Либанию. Каждый рождается на свет, дабы исполнить свое предназначение. - Он благочестиво возвел глаза к небу. - Я горжусь той ролью, которую сыграл в истории Рима. - Каллист повернулся ко мне в три четверти, ни дать ни взять знаменитый бюст второго Брута, но тут же вышел из роли. - Однако прежде чем Либанию удастся опубликовать свою работу, нам необходимо получить на это разрешение из дворца. Не знаю, как сейчас там к этому отнесутся. При Валентиниане я поклялся хранить тайну.

- А Валентиниан знал об этом?

- А как же? Он даже дал мне соляной откуп во Фракии и велел помалкивать. До сегодняшнего дня я держал клятву. Естественно, мне хотелось бы, чтобы в интересах истории обстоятельства смерти Юлиана были преданы гласности.

Каллист предложил мне пообедать, но, получив сведения, я не хотел больше иметь с ним ничего общего. Я сослался на то, что спешу. Он проводил меня до самой передней - весь воплощенная учтивость и такт. Правда, он мягко пожурил меня за то, что я не известил его о получении оды в честь Юлиана.

Я принес извинения за свою забывчивость, но спросил:

- Как же ты мог с такой любовью писать о человеке, которого убил?

Каллист искренне удивился:

- Это не мешает мне всей душой им восхищаться! Он всегда был ко мне так добр, и я от всего сердца его воспел. В конце концов, я добрый христианин или, по крайней мере, стараюсь им быть. Я ежедневно молюсь за упокой его души!

Сомневаюсь, чтобы Феодосий разрешил тебе опубликовать хоть что-то из услышанного мною, но как знать? Так или иначе, дело кончено. Я выхожу из игры, и единственное, о чем прошу, - обо мне ни звука.

-XXIV-

Либаний, квестор Антиохии,

государю Феодосию, Августу Востока

Антиохия, май 381 г.

Я желал бы довести до сведения Вашей вечности мое намерение написать биографию Вашего известного предшественника Августа Юлиана, в которой будут использованы некоторые его личные документы, лишь недавно оказавшиеся в моем распоряжении.

Поскольку Ваша вечность изволила положительно отозваться о моей оде "Отмщение за императора Юлиана", Вы можете не сомневаться в том, что я предполагаю выступить со словом оправдания Юлиана в той же сдержанной манере, в коей написана ода, удостоенная Вашего всемилостивейшего восхищения. Прекрасно сознавая, какой религиозный и политический резонанс может иметь подобный труд, считаю необходимым еще раз заверить Августа не только в моей безупречной преданности его священной особе и полном одобрении проводимой им мудрой политики (что абсолютно очевидно и без того), но и в том, что я намереваюсь изложить прекрасную историю жизни Юлиана со всею деликатностью, коей требуют эпоха и предмет.

Государь, те из нас, кто остались приверженцами старой веры (но тем не менее будут неукоснительно соблюдать Ваши справедливые и своевременные эдикты), останутся на веки вечные в долгу перед Вами, если Вы великодушно дозволите мне рассказать с любовью и беспристрастием о герое, чьи подвиги некогда озарили изумленный и счастливый мир подобно самому солнцу и чья слава (хотя она и ничтожно мала перед славой Вашей вечности) в свое время служила Риму щитом против варваров.

Я смиренно желаю запечатлеть эту немеркнущую славу своим косным, но верным пером.

Мой возлюбленный друг, епископ Мелетий, который сейчас находится в Константинополе, дал согласие изложить мою просьбу Вашей вечности, употребив при этом все свое красноречие, коим он, как известно, уже многие десятилетия блистает на церковных соборах Востока. Примите же, государь, почтение того, кто стар и близок к могиле, а посему не желает для себя лично ничего, кроме познания истины и дозволения ее изложить.

Эвтропий, гофмаршал двора,

Либанию,

квестору Антиохии

Константинополь, июнь 381 г.

Август ознакомился с Вашим письмом со вниманием, коего заслуживает все, что выходит из-под Вашего пера, и повелел мне Вам передать, что в настоящее время опубликовать жизнеописание покойного Августа Юлиана не представляется возможным.

Епископа Мелетия, о котором Вы пишете, нет в живых. На прошлой неделе во время заседания Вселенского собора его постиг апоплексический удар, и его останки уже отправлены в Антиохию для погребения. Мне, однако, дозволено передать Вам, что перед смертью епископ просил Августа признать Вашего побочного сына Симона законным. Август рад исполнить просьбу этого святого человека. В настоящее время моя канцелярия готовит необходимые документы, которые будут обычным порядком переданы комиту Востока, а от него, в свою очередь, поступят наместнику в Сирии, который официально известит Вас об их получении.

Август милостиво изъявил желание ознакомиться с полным собранием Ваших сочинений, которые он высоко ценит. Полагаю, квестор, Вам следует выслать их в Священный дворец.

Либаний наедине с собой

Я только что вернулся с похорон епископа Мелетия. Его отпевали на острове, в Золотом доме. Не знаю, удалось бы мне пробиться через толпу на площади, не будь рядом Симона. Казалось, вся Антиохия пришла проститься со своим епископом.

Толпа, как обычно, узнала меня и расступилась перед моими носилками. Некоторые остряки стали добродушно подтрунивать над тем, что-де "язычники" (новое обидное прозвище для нас, эллинов) стали посещать христианские богослужения, но я притворился, что не слышу. Носилки внесли под аркаду, и Симон помог мне из них выйти: в последнее время подагра перекинулась у меня с правой ноги на левую, и даже с помощью костыля и палки я без посторонней поддержки лишь едва ковыляю. К счастью, мой добрый сын сумел благополучно провести меня внутрь церкви и даже раздобыл один из стульев, которые принесли для свиты наместника (во время богослужений христиане стоят, лишь самые знатные прихожане имеют право сидеть).