Читать книгу "Последнее лето - Константин Симонов"

«Оказывается, воскрешение из мертвых не всегда приносит счастье – даже страшно об этом думать, но это так! Дай бог, чтобы Маша действительно оказалась жива. Невозможно и подло думать как-нибудь иначе! Но что же делать тебе? Почему ты должен лишиться человека, без которого уже не можешь жить? Почему этот человек должен лишиться тебя? Почему известие о том, что еще один человек жив, должно непременно убить вас двоих? Почему она так решила? Почему, даже не спрашивая, взяла все на себя?» – со злостью подумал он о Тане.

– Прочел? Видишь, что она придумала? – Зинаида собиралась сказать совсем другое, но, войдя и увидев его лицо, растерялась и сказала это.

– Чего придумала? – переспросил Синцов все с тем же испугавшим Зинаиду странным, остановившимся выражением лица.

– Уходить от тебя придумала, – сказала Зинаида. – Я прочла! Расклеила и заклеила! Что она, рехнулась? На дороге, что ли, валяется такая любовь, как у вас с ней? Жалею, что раньше ничего от нее не знала. Не дала бы ей это письмо оставлять!

Синцов молчал. Ему не хотелось объяснять Зинаиде, что он заранее знал от Тани то самое главное, из-за чего было написано письмо.

– Из летучки бы ее вытащила, здесь бы оставила, не отпустила бы! – бушевала Зинаида. – Я ей все напишу, как только получу от нее номер почты. А ты дурак будешь, если отпустишь! Что бы ни говорила, что бы ни писала, все равно…

– Оставим это, – сказал Синцов и встал.

– Ты должен настоять, пока она еще в госпитале, пока никуда не перевелась. К начмеду сходи, и я к нему схожу! Предупрежу, чтоб не отпускали… Не злись на меня, что я прочла! – вдруг вспыхнула Зинаида.

– Прочла и прочла, – равнодушно сказал Синцов.

И она поняла: он не злится на нее, а просто не может с ней сейчас говорить. Она говорит, а он не слышит или все равно что не слышит. Потому что с ним делается сейчас что-то такое, к чему ей нет доступа. И, минуту назад уверенная, что поможет и ему и Тане, объяснит обоим, как все должно быть, она вдруг поняла: никто и ничего им уже не объяснит и помочь или помешать себе могут только они сами.

– Поеду, – сказал Синцов.

– Я тебе, как только она напишет, сразу сообщу ее адрес. Если запретит, все равно сообщу.

– Так и сделай. Я как раз хотел тебя об этом просить.

Синцов расстегнул карман гимнастерки и, положив туда Танино письмо, пожал руку Зинаиде – не сильно и не слабо, обыкновенно – и поглядел ей в глаза тоже обыкновенно, как будто ничего не случилось. Вышел из избы и уехал.

Зинаида еще слышала с крыльца, как он ровным, обыкновенным голосом сказал водителю:

– Теперь домой…

– А как с вашей женой, товарищ майор, все нормально? – спросил Гудков, когда «виллис» тронулся.

– Не совсем, – сказал Синцов. – Ранили вчера. – И объяснил, что ранение нетяжелое, могло быть хуже.

– Тогда надо считать, что повезло ей. – Гудкову после вчерашнего все другое казалось легким.

– Да, надо считать, что повезло.

Синцов, взявшись рукой за борт «виллиса», откинулся на сиденье и закрыл глаза. Сделал вид, что спит. Не хотелось ни о чем больше говорить.

Бывают мысли, которые, как какой-нибудь секретный документ, хочется поскорей сжечь. Чтобы от них и следов не осталось. Именно такими были сейчас его мысли о случившемся с ним и с Таней, потому что эти мысли были связаны с жизнью другого человека, его прежней жены, и нельзя было думать отдельно об одном и отдельно о другом, надо было думать обо всем сразу. Если его жена окажется жива, это значит, что не должно быть Тани. Он понимал, что есть логика, по которой, если Маша окажется жива, само это сделает как бы не бывшим все, что было с ним после нее. Но ведь все это – не бывшее – было. Было, и уже некуда его деть!

Что жива его прежняя жена, он мог себе представить. А что Тани из-за этого не должно больше быть, не мог.

«Ну, и что будет, если я в самом деле снова увижу ее?» – подумал он. И попытался реально представить себе, что видит свою бывшую жену после конца войны. Она стоит перед ним, а он перед нею, и они – оба живые – видят друг друга…

Нет, он не мог думать сейчас о ней как о женщине, которую хочет снова увидеть, чтобы снова быть с нею. Во всяком случае, сейчас это не умещалось в его сознании.

«А вдруг, когда я ее увижу, во мне что-то изменится, станет другим, прежним?» – подумал он не с надеждой, а со страхом, потому что настоящее оставалось для него сильней прошлого. И насилие над собой, на которое решилась Таня, было насилием и над ним.

Он уже давно открыл глаза и, ничего не видя, смотрел прямо перед собой в ветровое стекло. Ехал и молчал как убитый.

Подъехали к избе, где раньше стоял Серпилин, а теперь никто не жил. Только автоматчик все еще ходил взад и вперед. Комендант штаба почему-то не снял этот пост.

По деревенской улице пропылил «виллис» и затормозил у избы Бойко. Бойко пошел к себе, перед этим встряхнув на крыльце запыленную плащ-палатку.

Помня, что к Бойко приказано явиться сразу как вернешься, Синцов доложился адъютанту.

– Не знаю, только приехал…

Адъютант пожал плечами. Ему казалось, что докладывать не ко времени, но, раз Бойко приказал, рассуждать было опасно.

Адъютант ушел и через минуту позвал Синцова. Бойко стоял во весь рост за большим столом с развернутой на нем картой. Только что приехал, но карту уже развернул, успел.

Синцов доложил, во сколько часов с минутами поднялся в воздух самолет. Бойко кивнул и сказал, что самолет приземлился в Москве, уже сообщили. Потом спросил у Синцова, все ли дела, которые могли остаться у него как адъютанта, закончил и все ли принадлежавшее командующему сдал куда положено.

Синцов ответил, что все сдал. Оперативные документы – в оперативный отдел, все остальное – как приказал Захаров. Но в блокноте имеется несколько записей, сделанных вчера по приказанию Серпилина. Две по замеченным недостаткам и три о награждениях.

– С собой? Покажите.

Синцов достал блокнот и положил перед Бойко.

Бойко посмотрел, одно замечание вычеркнул красным карандашом – то ли не согласился, то ли уже отпало после его сегодняшней поездки. Напротив второго замечания поставил крестик и еще три крестика напротив записей о награждениях. Все это не садясь. Он вообще имел привычку – если накоротке – принимать подчиненных стоя. Когда стоят, говорят меньше лишнего.

Проставив свои крестики, вырвав и оставив у себя листок, Бойко разогнулся и посмотрел на Синцова:

– Теперь о вас. Командующий имел в виду направить вас на строевую работу. Три дня назад сказал мне это. Считаю своим долгом выполнить его волю, если сами не изменили намерения.

– Никак нет, не изменил, – сказал Синцов, испытывая уважение к Бойко и за то, что по-прежнему назвал Серпилина командующим, и за то, как сказал про его волю и про свой долг.