Читать книгу "Приключения Буратино (тетралогия) - Алексей Брусницын"

похлопал подопечного по плечу и практически прокричал:

– Александр, вас отпускают! Идите!

Глава 8.

Анна встречала его на выходе из суда. Прождала его почти два часа – из-под стражи Невструева освобождали очень долго. Вид у неё был не то чтобы виноватый, скорее смущённый. Он сделал неловкое движение в её сторону, не зная, как поступить… в итоге решил ограничиться холодным:

– Привет.

Она улыбнулась и заговорила преувеличенно весело:

– Привет! Что там говорят в таких случаях? На свободу с чистой совестью?

– Вряд ли так говорят… Но всё равно спасибо.

Они помолчали.

– Ты догадалась взять мой телефон?

Она достала из сумочки телефон и бумажник. Он сразу почувствовал себя увереннее. Оказалось, что всего полчетвёртого и до собеседования в Golden Key ещё полтора часа.

– Ты, наверное, есть хочешь? – предположила Анна.

Александр невольно улыбнулся – это проявление заботы было приятно. Он решил было отказаться, но не смог; очень захотелось человеческой пищи.

– Было бы неплохо…

– Может быть, суши?

– Вообще шикарно! Мне надо ещё ремень купить. Штаны сваливаются.

Когда отпускали на волю, Невструев спросил про ремень, на что ему ответили, что искать изъятые вещи нужно по месту изъятия, то есть в КПЗ полицейского участка, писать какое-то заявление, ехать туда… Короче, пропал хороший, добротный ремень, идеально подходящий по цвету к сандалиям. Мусора́ – суки рваные.

Они пошли к мини-куперу Анны.

В суши-баре Александр оторвался по полной. В жизни ему ещё так вкусно не было. Кувшинчик саке, выпитый за свободу, растёкся волной блаженства по телу. В один из моментов он вдруг испытал прилив тёплых чувств к Анне. Она была мила, всем видом выражала сочувствие, хотя оба избегали смотреть друг другу в глаза… Но потом вспомнил всё и сразу остыл.

– Послушай. Это я виновата… – начала она тоном, который предполагал в дальнейшем слёзы.

Тут он обратил внимание, что повязки на руке Анны уже не было, лишь небольшой телесного оттенка пластырь.

– Но-но-но, перестань! Оба виноваты. И потом, я приобрёл полезнейший жизненный опыт, который непременно пригодится при написании какой-нибудь книги.

– Это было очень жутко, Саша?

– Да ну, Ань. Фигня. Не тюрьма, а пионерский лагерь. Чай не в России, – хорохорился Александр. – Но я всё равно, как это говорится, больше не сяду. Ну его. Одноразовый прикол. А как ты? Какие планы?

Она опустила взгляд.

– Ты доешь сначала, потом поговорим.

Он отложил палочки.

– Я сыт. Слушаю тебя.

– Адвокат готовит сейчас бумаги для бракоразводного процесса.

Александр был готов к подобным разговорам, но в груди опять зашевелилась жаба.

– Не надо только лишних деталей. Ты знаешь, как я не люблю всю эту бухгалтерию. Я всё подпишу.

– Да ты послушай! Я рассказала Лозону о твоих мечтах стать литератором…

И жена изложила вариант, предложенный её любовником, как разобраться со взятой в ипотеку жилплощадью так, чтобы никому не было обидно. Александр уходит из дома, а Анна отдаёт банку ежемесячные платежи и за себя, и за него. Тем временем она продаёт квартиру, возвращает заём банку и забирает вложенные на тот момент деньги за вычетом страховки и оплаты банковских услуг. Александр получает причитающуюся ему половину от первоначального взноса и идёт на все четыре стороны.

– Понятно, – произнёс Александр, с интересом разглядывая Анну. – В итоге я становлюсь бомжом.

– Брось, в Израиле тридцать процентов населения живут на схируте85, – её лицо стало белым, губы сжаты, глаза прищурены. – Ничего страшного. Напишешь свою великую книгу, прославишься, разбогатеешь, купишь себе виллу в Кесарии.

Александр подумал немного.

– Ужасно звучит этот твой суржик… Но почему я должен уходить? Лучше буду и дальше отдавать свою половину ежемесячных платежей по кредиту и жить там. Потом, когда продашь, возврат поделим, и все дела. А ты пока живи у своего Лозона.

Анна ещё сильнее побледнела, он знал, что это означало – очень разозлилась, и процедила:

– Я не могу уйти жить к Лозону. У него семья.

Невструев усмехнулся невольно. Он-то думал, она замуж выходит, а оказывается, как шалава последняя, за какие-то рабочие преференции и подарки… Однако высказывать этого не стал.

– Вот как…Ну так оставайся. Я не против. Буду в салоне жить, а ты в спальне. Если хочешь – наоборот…

– Да не хочу я с тобой жить!

– Я тоже не хочу, успокойся. Потерпим немного.

– Не хочу я ничего терпеть!

– В чём дело? Лозон хочет сэкономить на гостиницах и навещать тебя дома?

Она промолчала, подтверждая его правоту.

– Это как в плохом анекдоте каком-то… Зачем тебе этот старик?

– Не такой уж он старик, ему всего на шесть лет больше, чем тебе.

– Ты его хоть любишь?

– Не знаю. Он делает для меня такие вещи, которых никто никогда не делал. Для меня, как для женщины, это очень приятно, – вдруг Анна заглянула Александру прямо в глаза, и лицо её смягчилось и порозовело. – Но, если ты снова станешь доктором, может быть, я и останусь с тобой.

– Ты себя вообще слышишь? – опешил он. – Ты мужика себе выбираешь или его профессию?

Он опять захотел высказать ей всё, что он думает об уровне её социальной ответственности. О том, что, вопреки брачной клятве, она была с ним только в радости. Радовалась, когда он достигал чего-то. Когда получил высшую категорию или когда стал завотделением. В горе же она очень быстро нашла себе Лозона.

– Знаешь. Я ведь изменял тебе пару-тройку раз. Медицина – очень эротичная профессия. Не даром едва ли не самый распространённый костюм для ролевых игр – медсестра, а сюжет – игра в доктора. Когда кругом кровь, боль и смерть, все инстинкты обостряются, удержаться сложно. Но я делал это для развлечения, а не для того, чтобы устроить свою судьбу.

Лицо Анны скривилось, как будто она собиралась заплакать, но с трудом удержалась и тихо, но твёрдо произнесла:

– Ты просто не любил меня никогда.

– Ну почему же? Любил. Как раз сейчас понял, что разлюбил. Иначе простил бы тебе этого старого еврея, наверное… и всё сделал бы для того, чтоб ты осталась со мной.

Её глаза влажно заблестели, тогда он пожалел её и произнёс тираду, которая, как ему в тот момент показалось, должна была прозвучать ободряюще:

– А знаешь, вообще, что такое любовь с точки зрения психиатрии? Это понятие никак не укладывается в пределах нормы. Если страсть до определённой степени – это ещё нормально, то любовь – это патология, атавизм. Романтизированное первобытное собственничество.

Анна снова побледнела, поднялась со своего стула и прошипела:

– Не хочешь сам выметаться из квартиры, тогда