Читать книгу "Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер"

Во время ужина Рузвельт заметил Берию, отвечавшего за безопасность на конференции, который до сих пор не появлялся на встречах лидеров. И спросил Сталина: «Кто этот человек в пенсне напротив посла Громыко?»

«А, этот… Это – наш Гиммлер… Это Берия»[923], – ответил Сталин достаточно громко, чтобы эти слова мог услышать Берия, отчего президент почему-то почувствовал неловкость.

Стеттиниус потом вспоминал, что во время ужина Рузвельт вдруг закашлялся «и не мог говорить… Это длилось довольно долго. Это было что-то нервное»[924]. Возможно, этот приступ спровоцировала именно реплика Сталина. В какой-то момент Сталин поднял тост за напряженно работавших переводчиков, «кто трудился, пока мы тут развлекались». Болен тут же подхватил этот тост, перефразировав строку из «Манифеста Коммунистической партии»: «Переводчики всех стран, соединяйтесь! Вам нечего терять, кроме своих хозяев»[925]. Сталин улыбнулся, встал из-за стола, подошел к Болену, чокнулся с ним и поздравил с остроумным тостом.

Выступление Сталина в необычной роли доброго и ласкового человека было мотивировано выбранным стилем поведения в отношении президента США: один из очевидцев отмечал, что он «довольно часто» оставлял свое место, чтобы одобрительно похлопать президента по спине[926].

Сталин даже продемонстрировал свою склонность к философии: «История хранит в памяти немало встреч государственных деятелей после окончания любой войны. Когда замолкают пушки, кажется, что война заставила политиков поумнеть, и они говорят друг другу, что хотят жить в мире. Потом проходит немного времени, и, несмотря на все их взаимные заверения, вдруг вспыхивает новая война. Почему это? Да потому, что некоторые из них изменили свои позиции после достижения мира. Мы должны постараться, чтобы в будущем с нами такого не случилось»[927].

Рузвельт ответил: «Полностью с вами согласен. Народы могут только быть благодарны вам за ваши слова. Мир – это все, чего они хотят».

«У нас было ощущение, что мы находимся в центре исторического события и что установить в мире справедливость нам вполне по силам», – вспоминает Громыко.

Бирнс поднял тост «за народы наших стран, рабочих на фермах и на заводах, за тех, кто не носил военную форму, но чей труд сделал возможными наши победы»[928]. Тост настолько понравился Сталину, что он встал, подошел к Бирнсу и, как писал Бирнс позднее, «чокнулся своим бокалом с моим, как бы одобряя сказанное. Это правда, он очень обаятельный человек».

Ужин продолжался до часа ночи, по одним источникам, и до двух часов ночи, по другим сведениям. Этот день был долгим и очень плодотворным. После ужина Сталин, несомненно, встретился со своими маршалами, узнал о действиях Красной армии и отдал новые приказы. Рузвельт же уехал в свою резиденцию спать.

Пятница, 9 февраля

Франклин Рузвельт начал этот день с встречи со Стеттиниусом для обсуждения вопроса о Польше, посоветовав ему отказаться от идеи комитета при президенте и представить на пленарном заседании компромиссный вариант документа.

В 11:00 состоялось совещание президента и представителей ОКНШ ВС США с Черчиллем и представителями Комитета начальников штабов ВС Великобритании, на котором заслушали последний отчет Объединенного комитета начальников штабов США и Великобритании о положении на разных театрах военных действий. Черчилль высказал мнение о том, что России следовало бы присоединиться к ним в деле предъявления Японии ультиматума о безоговорочной капитуляции: это могло бы побудить Японию запросить смягчения условий при принятии ультиматума. Рузвельт сказал, что сомневается, что это произведет на Японию какое-либо воздействие: японцам все еще казалось, что они смогут договориться об удовлетворяющем их компромиссе и поэтому «вряд ли осознают свое положение, пока все их острова не испытают на себе полную мощь авианалетов»[929]. Президент, Черчилль и Маршалл согласились с расчетами ОКНШ, которые упрощали решение существовавших до сих пор проблем, и договорились, что их штабам следует и впредь продолжать тесное взаимодействие.

Громыко утром провел консультации со Сталиным. У штаба Рузвельта имелся текст соглашения по Дальнему Востоку, который Рузвельт и Сталин разработали накануне днем. Сталин поручил Громыко перевести этот документ. Громыко перевел и представил перевод Сталину. Громыко вспоминал: на Сталина документ произвел сильное впечатление: «Этим письмом Сталин остался весьма доволен. Несколько раз он прошелся с ним по комнате, как будто не желал выпускать из рук то, что получил. Он продолжал держать письмо в руке и в тот момент, когда я от него уходил»[930].

Рузвельт пригласил Черчилля на ланч, поданный, как всегда, филиппинскими поварами в столовую апартаментов президента. Рузвельт опять захотел, чтобы ланч прошел в неофициальной обстановке и пригласил всех трех дочерей: Сару Оливер, Анна Беттигер и Кэтлин Гарриман, а также Лихи и Бирнса. Состоялась непринужденная беседа, начатая Бирнсом, о возможности предоставления Пуэрто-Рико, Гавайям и Аляске голосов на Генеральной Ассамблее. Эти идеи Рузвельт счел несерьезными.

В полдень в Ливадийском дворце состоялась очередная встреча министров иностранных дел под председательством Стеттиниуса. Он начал с того, что, подумав, согласился с позицией Молотова, высказанной накануне, о необходимости отказаться от идеи создания комитета при президенте. Следуя указаниям Рузвельта найти общие точки соприкосновения, он продолжил, что британское «Временное правительство», американское «Правительство национального единства» и советское «Временное польское правительство» согласны, что новое правительство следует сформировать из членов действующего Временного польского правительства, дополненного членами других демократических групп в Польше и некоторыми польскими лидерами за рубежом.

Иден поставил под сомнение популярность люблинского правительства среди населения страны, вступился за репутацию и права Миколайчика, которого поддерживал британский народ, и упомянул о том, что в составе британской армии с немцами сражаются 150 тысяч поляков.

Молотов ответил, что Россия хочет как можно скорее провести всеобщие выборы и устранить все существующие до сих пор препятствия. Сталин говорил, что на подготовку страны к выборам уйдет месяц, премьер-министр – что два месяца. Однако непосредственно сейчас возникла проблема с тылом Красной армии: там отмечалась диверсионная деятельность. Могла возникнуть недопустимая ситуация, в связи с чем он и предложил реорганизацию на основе действующего люблинского правительства с добавлением демократических элементов, находящихся в стране и за рубежом. Что же касается Миколайчика, то пусть это решают сами поляки.