Читать книгу "Большая энциклопедия начинающего психолога. Самоучитель - Геннадий Старшенбаум"

Далее разговор пошел про шизофрению. Подруга задала вопрос про симптоматику. Еще пару раз за разговор он обращался к подруге, критикуя меня.

А: «А чего это она все время улыбается?»

П: «У тебя, кажется, паранойя, Артур» (реплика подруги после того, как вопрос прозвучал третий раз).

А: «Не используй терминов, значения которых не знаешь! Вот ты, Галя! Ну-ка, скажи мне, как психолог, определение паранойи!»

Я: «Зачем? Думаю, ты и сам справишься».

Далее разговор продолжался в том же ключе. В течение всей беседы те реплики, с которыми обращался ко мне Артур, носили явно агрессивный характер. Однако, когда мы стали уже прощаться, Артур сделал потрясающую вещь. Моя подруга уже вышла в прихожую, когда он снял со стены меч (меч, надо сказать, довольно длинный и массивный, с мощной рукояткой), взял его обеими руками и сказал: «Посмотри! Что у меня есть! Он настоящий!!»

(Да уж, подумалось мне, это он мне фаллос напоследок показал… Но больше всего меня развеселила фраза: «Он настоящий». Сразу же в мыслях возник вопрос: «А что, в штанах не настоящий?»)

После этой фразы, да еще с демонстрацией оружия (подруга мне потом подтвердила, что этот меч действительно не элемент декора, что он с боевой заточкой), у той агрессии, которую я ощущала все это время, появился, наконец, вектор. Возникло ощущение, что, убедив себя в наличии у него доминирующей позиции (путем обесценивания), а главное, удостоверившись, что я уже ухожу, Артур почувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы похвалиться передо мной и продемонстрировать мне свое оружие, готовое к бою и заточенное.

Надо сказать, что я захотела написать об этой ситуации не только из-за столь красивого символа, показанного мне напоследок, сколько из-за того, что меня поразил уровень напряженности и агрессии, который я ощущала во время всей беседы. В целом ощущение от общения осталось двоякое. С одной стороны, я явно не справлялась с ситуацией и периодически отвечала на агрессивные высказывания агрессивными, вместо того, чтобы продемонстрировать спокойный стиль беседы. С другой стороны, это дает мне направление для работы над ошибками и осознания уязвимых мест.

В других нас раздражает не отсутствие совершенства, а отсутствие сходства с нами.

Джордж Сантаяна

* * *

В ассоциациях к своим семейным проблемам клиентка представила большой муравейник и в этот момент начала плакать. Я растерялась и попыталась утешить ее словами: «Не плачьте. Все хорошо. Я с вами». Когда она оправилась от своих чувств, и в конце сессии я спросила ее о впечатлениях от сегодняшней встречи, она высказала мне упрек в том, что ее ожидания, что она сможет у меня проплакаться и прожить свое горе, не оправдались. Этот момент стал поворотным в наших отношениях, я потеряла в нем свою терапевтическую позицию, и после этого клиентка уже не могла преодолеть своего разочарования в моих аналитических способностях.

На супервизии я поняла, что моя реакция на самом деле была вызвана не желанием помочь пациентке, а неготовностью сталкиваться с ее психической болью и эмпатически ей сопереживать. Кроме того, фразы «Все хорошо. Я с вами», – указывают на мои защиты отрицания и всемогущества. Этот случай был для меня хорошим уроком. С тех пор для желающих плакать в моем кабинете всегда есть салфетки.

В другом случае я задавала клиенту на первичной консультации уточняющие вопросы, как мне казалось, не мешавшие изложению его проблемной ситуации. На супервизии выяснилось, однако, что почти во всех случаях эти вопросы были перебиванием пациента и появлялись после особенно эмоционально нагруженных слов в его речи, поэтому также служили моей защитой от его сильных болезненных чувств. Например:

П (пациент): …Дело в том, что у меня никак не ладится личная жизнь. Я пять лет назад приехал в Москву и у меня так быстро пошла карьера, и появилась девушка, и все было хорошо, я думал: сейчас женюсь, и дальше буду двигаться по работе. Но ничего не сложилось с женитьбой, мы расстались, и с работой стало хуже. Так что я теперь в таком упадке.

А (аналитик): А сколько вам лет?

П: 32.

А: А когда вы расстались?

П: Год назад.

А: А как долго общались до этого?

По мнению супервизора, я задала здесь три ненужных вопроса (свидетельствующих о силе моего сопротивления материалу?) в то время как нужно было переспросить: «В упадке?» Другой отрывок из той же сессии:

П: …то есть, если я приехал в Москву и тут быстро устроился в одну хорошую фирму, стал там быстро продвигаться по карьерной лестнице, дорос до начальника отдела, то тут я все это потерял.

А: А сейчас вы работаете?

Опять по оценке супервизора я не готова принимать болезненные чувства пациента и говорить о них, а своими вопросами пытаюсь уйти от них. Кроме того, выявились и другие мои защитные реакции, в частности избыточные интерпретации, которые свидетельствовали о моем желании поскорее избавиться от пациента. Поразительно, но я считала про себя обратное, то есть сознательно хотела его удержать и замотивировать на терапию.

Анализ сессий, проделанный на супервизии, подвел к пониманию того, что я попала в проективную идентификацию пациента, который был нежеланным ребенком своей матери, и таким образом, отыграла, сама того не желая и не осознавая, роль отвергающей его матери.

Психоаналитическая терапевтическая позиция отвергает возможность учить пациентов жизни, принимать за них какие-либо решения и давать им советы. Тем не менее в ряде случаев у меня это все-таки происходит. Пример «перехода в наставничество» из вышеупомянутой сессии.

П (в самом начале сессии): Дело в том, что я сейчас принял одно важное решение и хотел бы с вами проконсультироваться, насколько оно правильное, какие последствия от него могут быть, и как мне лучше себя вести.

А (в середине сессии): По тому, что вы рассказали, нельзя сказать, какой у Н. характер. Мне кажется, вы ее еще недостаточно знаете, то есть два месяца знакомства недостаточно, чтобы делать выводы о ее характере. Хотя те вещи, о которых вы говорите, безусловно, могут настораживать. Но пока не понятно, то, что она осталась ночевать у друзей и напилась – это ее обычное поведение, или у нее были какие-то особые обстоятельства и переживания, о которых вы не знали.

П: Нет, я знаю, это ее характер, она всегда такая, – любит веселые компании и выпить с друзьями.

А: Но тоже, нельзя сказать, что то, что она сошлась с М. – что тем самым она вам изменила. Вы не так долго были вместе, и ваши отношения с ней еще не вполне сложились, чтобы говорить о том, что она вас слишком быстро забыла. Мы с вами не знаем, в каком контексте ее собственной личной жизни она с вами встретилась, чем вы были для нее. Поэтому, если вы готовы к этому, вы могли бы дать вашим отношениям еще один шанс, чтобы лучше узнать друг друга. А не думали ли вы о том, чтобы познакомиться с кем-то еще?