Читать книгу "Охотники за костями. Том 1 - Стивен Эриксон"

А среди вихрящейся пыли, словно из ниоткуда, явились фигуры с кремнёвыми клинками. Звериный вой. Кровь плеснула на землю рядом с ней густым потоком, тут же почернела от мух, а каменные мечи рубили, дробили, рассекали плоть. Пронзительный крик, в котором пылали боль и ярость. Что-то глухо ударилось о бок Скиллары, когда она попыталась встать на четвереньки. Женщина оглянулась. Рука, покрытая тигриной татуировкой, отрубленная между плечом и локтем, а кисть – умирающий проблеск зелёного огня под покровом мух.

Скиллара неуверенно выпрямилась. Когда живот пронзила острая боль, она невольно ахнула и захлебнулась потоком насекомых, хлынувших в рот.

Рядом появилась фигура с окровавленным длинным каменным мечом. Иссохшее лицо обратилось к ней, а затем меч метнулся, огнём вошёл в грудь Скиллары, так что зазубренное лезвие вонзилось над верхним ребром и под ключицей, а затем вышло из спины над лопаткой.

Скиллара обмякла, почувствовала, как сползает с клинка, падает на спину.

Чудовище вновь скрылось в туче мух.

Она слышала лишь жужжание, видела лишь бесформенный, блестящий комок тел, набухавший над раной в груди, комок, из которого сочилась кровь – словно мухи стали кулаком, который охватил её сердце. И сдавил…

Резчик даже не успел отреагировать. Внезапно на него хлынули песок и пыль, а затем голова коня вдруг исчезла, оставляя за собой в падении густые, точно верёвки, потоки крови. Рухнула под копыта передних ног, которые затем подогнулись, – и обезглавленный скакун повалился на землю.

Резчик сумел перекатиться, чтобы не попасть под тело, вскочил на ноги в водовороте обезумевших мух.

Кто-то возник рядом. Юноша резко крутанулся на месте, взмахнул ножом, пытаясь отбить в сторону широкий, загнутый крюком скимитар из волнистого кремня. Клинки столкнулись, и камень рассёк кинжал Резчика, сила удара была неудержимой…

Юноша увидел, как крюк врезается ему в живот, увидел, как он выходит наружу, а потом из раны вывалились внутренности.

Потянувшись обеими руками, чтобы подхватить их, Резчик осел на землю, поскольку вся жизнь вдруг ушла из его ног. Он уставился на дрожащую груду плоти в своих руках, не поверил своим глазам, а потом упал на бок, скорчился, сжался вокруг ужасной, чудовищной раны.

Он ничего не слышал. Только собственное дыхание и гул мух, которые теперь приблизились, словно с самого начала знали, чтó произойдёт.

Нападавший восстал из самой пыли справа от Серожаба. Мучительная боль, когда огромный кремнёвый клинок рассёк переднюю лапу демона, начисто отрубил её, отворив путь потоку зелёной крови. Второй удар отсёк заднюю лапу с той же стороны, и демон рухнул, беспомощно молотя по воздуху оставшимися конечностями.

На миг перед глазами демона возникла картина – зернистая от тучи мух и рокочущей боли. Приземистая, звероподобная, облачённая в меха фигура, от которой осталась лишь кожа да кости, спокойно перешагнула заднюю ногу Серожаба, которая валялась в пяти шагах позади и подёргивалась сама собой. Перешагнула и скрылась в чёрной туче.

Печаль. Не могу больше прыгать.

В тот миг, когда он спрыгнул с коня, два кремнёвых меча перехватили его полёт, один рассёк кость и мышцы, отрубив руку, другой насквозь пробил грудь. В горле Геборика вскипело животное рычание, он вывернулся в воздухе, отчаянно пытаясь освободиться от пронзившего тело оружия. Но клинок последовал за ним, ринулся ниже, ломая рёбра, разрывая лёгкое, затем печень, и наконец вырвался наружу вместе с обломками костей, кусками мяса и фонтаном крови.

Рот Дестрианта наполнился горячей жидкостью, которая плеснула наружу, когда он ударился о землю, перекатился, а затем остановился.

Оба т'лан имасса подошли к тому месту, где он растянулся в пыли, с липкими от крови каменными мечами в руках.

Геборик посмотрел в их пустые, безжизненные глаза, увидел, как оборванные, иссохшие воины колют его, так что зазубренные острия вонзаются в тело снова и снова. Он видел, как одно из лезвий устремилось к лицо, а потом вспороло шею…

Голоса, мольбы, далёкий хор отчаяния и горя – он уже не мог их коснуться – потерянные души в своей нефритовой темнице отдалялись, слабели… Я ведь вам говорил, не смотрите на меня, несчастные создания. Теперь видите, как легко оказалось вас подвести?

Я слышал мёртвых, но не мог служить им. Я жил, но ничего не создал.

Теперь он явственно вспомнил – в один ужасный миг, который, казалось, тянулся бесконечно, безвременно, – тысячи картин: столько бессмысленных действий, пустых деяний, столько лиц – тех, для кого он ничего не сделал. Боден, Кальп, Фелисин Паран, Л'орик, Скиллара… Бродил без пути в этой чужой земле, в этой усталой пустыне, где прах умерших садов клубится в жестоком, раскалённом солнцем воздухе… Лучше бы он умер там, в отатараловых копях, в Черепке. Тогда не было бы предательств. Фэнер бы восседал на своём престоле. Отчаяние душ в огромных нефритовых узилищах, что вертятся в пустоте Бездны, это ужасное отчаяние – оно осталось бы неуслышанным, неузнанным, незримым, а значит, не было бы и лживого обещания спасения.

Бодену бы не пришлось так задерживаться во время побега с Фелисин Паран…

О, ничего, ничего стоящего я не сделал за всю свою слишком долгую жизнь. Призрачные руки лишь подтвердили иллюзорность своего касания – ни благословения, ни спасения никому, кого они осмелились коснуться. А возрождённые глаза, со всей их кошачьей зоркостью, они сейчас стынут в бессмысленном взгляде, взгляде, которого алчет всякий охотник, ибо видит его в глазах павшего врага.

Столько воинов, великих героев (по своему разумению, по крайней мере), столькие отправлялись на охоту за огромным тигром, которым был Трич – ничего не зная об истинной природе этого зверя. Они мечтали одолеть его, встать над остывающим трупом, заглянуть в пустые глаза в надежде поймать что-то, хоть крупицу от величия и славы тигра, чтобы присвоить часть их.

Но истину невозможно обрести, когда ищущий – потерян. Духовно. Морально. А благородство и славу невозможно украсть, нельзя заслужить жестоким лишением жизни. О, боги, какой жалкий, неуклюжий, до жестокости глупый обман… выходит, хорошо, что Трич перебил их, всех до одного. Ах, какое глубокое послание в этом скрыто.

Но он знал, что т'лан имассам, которые убили его, на это плевать. Они действовали из насущной необходимости. Быть может, где-то в их древнейших воспоминаниях, памяти о временах, когда сами они ещё были смертными, они тоже стремились похитить то, чем никогда не смогли бы обладать сами. Однако такие бессмысленные цели давно стали для них неважными.

Геборик не был для них желанным трофеем.

И это хорошо.

И в этом последнем поражении, похоже, не будет уцелевших. И в каком-то смысле, это тоже хорошо. Закономерно. Вот такая слава в последних его мыслях…

Разве это не закономерно? Даже в последних мыслях я предаю сам себя.