Читать книгу "Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже"

Значит, Эрван снова связывался со священником? Лоик раскрыл конверт и обнаружил черно-белые фотографии, к которым было приложено письмо, написанное какими-то каракулями. В поисках света он пошел в ванную.

Письмо напоминало, что из-за закрытия одного из диспансеров Белых отцов в Катанге отец Кросс (автор письма) получил некоторые архивы, в том числе фотографии, которые, возможно, помогут Эрвану в его расследовании. Психиатр поспел после драки, но Лоик все равно начал просматривать снимки, сделанные в формате открыток.

Бóльшая часть касалась больничных центров Лонтано в эпоху расцвета. Среди прочих там были групповые портреты персонала клиники Стенли и диспансера пятого километра. Миниатюрная брюнетка, стоящая в группе врачей и медсестер, могла быть только Катрин Фонтана, настоящая мать Эрвана. Лоик дрожал. Горло словно огнем жгло. Ему пришлось выпить холодной воды из-под крана, прежде чем усесться на борт ванны, чтобы снова просмотреть отпечатки.

До сих пор мрачная повесть о рождении Эрвана сводилась к именам, датам и названиям мест, которых он не знал. Простая фотография юной девушки с миндалевидным личиком одним махом придала почти невыносимую реальность рассказу брата.

Он перешел к другим изображениям – врачи клиники Стенли, «больницы для белых», среди которых попадались и черные практиканты. Он заметил высокого парня, возвышавшегося над остальной командой – за счет роста, но и благодаря высокомерному взгляду, – чье лицо было ему смутно знакомо.

Да, он видел эту физиономию. Еще ближе к свету. Никаких сомнений: тот самый плейбой, только намного моложе, который несколькими днями раньше сидел на пресс-конференции в Бресте. Эрван никогда не упоминал о его присутствии в Лонтано… На обороте фотографии была подробная подпись с именами всех присутствующих. Когда Лоик прочитал имя врача, он почувствовал, как заколебались сами основы всей истории. Снимки выпали из его рук и приземлились на кафель со звуком плеснувшей лужи. Боже мой. У этого дела было еще одно потайное дно…

139

Хоть и было уже поздно, он решил навестить Мэгги. Расписания больше ничего не значили ни для нее, ни для него. Каждый раз казался ему последним, и ему чудилось, что она шепчет слова прощания на своем немом языке. Сегодня вечером эти слова скажет он: не было никакой уверенности, что ему удастся пережить ближайшие дни.

Погребенная под кучей проводов, окруженная экранами и прозрачными пакетами (переливания, но также и сбор мочи и кала), его мать казалась размонтированной, как робот. Осунувшееся лицо, зажатое между подушкой и кислородной маской. Ее руки, ноги и торс выступали под простыней, как скелет под песком. И все это не замедлит исчезнуть. Лоик, в халате, шапочке и бахилах, устроился в единственном кресле. Он уже задыхался в этом предбаннике смерти.

Каковы были его истинные чувства перед лицом умирающей? Грусть? Жалость? Безразличие? Облегчение? Ответа не было, но в последние два дня покрывающая ее ткань, почти саван, превратилась в киноэкран. Он видел, как на нем показывают концерт «Саламандр». Мэгги и де Пернека, приехавших в «Лучезарный Город» забрать отключившегося Морвана. Агонизирующую Кати Фонтана. Мэгги, превращающую тело Кати в подобие жертвы Человека-гвоздя, а заодно и приканчивающую ее. Любовников, занимающихся сексом в окровавленном сарае, пока Морван спит под снотворным…

– Я знаю правду, мама, – прошептал он, беря ее за руку (та была сухой, как змея), – но я не сужу тебя. Не в том я положении, чтобы судить. Да и смысла больше нет никакого. Папа умер. Гаэль умерла. Даже Человека-гвоздя уже нет. Но кое-что еще осталось сделать… – Он встал, не отрывая от нее глаз. – Я должен свести наши последние счеты. Потому что я знаю, что действительно произошло.

Ему показалось, что лицо матери дрогнуло. Нет. Простой блик от монитора или отсвет потолочного светильника, поставленного на минимум.

– Можешь на меня положиться, – добавил он, прежде чем выйти. – Каждый заплатит.

На больничной парковке он спросил себя, не следует ли заехать предупредить Эрвана. Не стоит. Тот вполне обойдется один-два дня без посещений. Или Лоик сам расскажет ему финал истории, или брат узнает из газет.

140

Возвращение в Коколанд[138].

Единственное преимущество наркотика – его мир неизменен. Кварталы, мерзкие морды дилеров, цены, видимость тайников и подполья – ничто никогда не меняется. Лоика передернуло при мысли, что придется снова туда погрузиться. Во имя правого дела. Его план сработает только после определенной дозы.

Он не стал пользоваться своим мобильником – даже оставил его дома – и взял такси. Закупки лучше сделать втихую. Лоик по-прежнему питал слабость к грязным кварталам и подозрительным сборищам в глубине парковок. Он велел высадить его на перекрестке улиц д’Обервилье и де Криме. Туннель под железнодорожными путями играл роль магазина самообслуживания.

Он обошел дилеров и объяснил, что требуется. В ответ получил только ругань или предостережения:

– По кривой дорожке идешь, парень.

Лоик расхохотался. Один, без машины, в костюме за пять тысяч евро, он являл собой идеальный образчик лоха, которого грех не общипать. Но никакого страха не испытывал. Скорее даже возбуждение. И подспудное желание, чтобы все закончилось кровью – пушку он с собой прихватил.

– Когда мне понадобится совет, – ответил он последнему, – я тебе звякну. Где мне найти Микки?

Дилер пожал плечами; на нем был летний засаленный костюм и панама, из-под которой торчали белобрысые патлы. Он походил на одного из черных демонов Гватемалы: скелет в шейном платке и шляпе, с сигарой в зубах. Не самый незаметный прикид. Особенно в ноябре.

– За железнодорожными путями, – пробормотал тот. – Там строительные вагончики, в одном из них…

Лоик пошел дальше, не поблагодарив: наверняка мужик и сам работал на Микки. Он поднялся по улице д’Обервилье и, пройдя несколько сотен метров вдоль глухой стены, нашел приоткрытые ворота. Проскользнул внутрь, сменив зыбкий свет фонарей на тьму. Пересек паркинг, где выстроились тяжелогрузы, нашел лаз и выбрался на железнодорожные пути. Рельсы, балласт, брошенные вагоны.

План требовал немедленных действий, но Лоик чувствовал, как за этой неотложностью пульсирует дрожь возвращения к прошлому. Нарк остается нарком. Его первые переживания исчисляются в граммах. Воспоминания лечатся иглой. Сладострастие раба, который целиком отдается яду, поработившему его. Мрачное и возбуждающее отречение зависимого, который ждет только смерти в виде великой вспышки.

Он заметил строительные вагончики. От вони влажной глины, смешанной с дегтем и ржавчиной, щипало в носу. Какие-то бесплотные тени с улыбкой на губах и дозой в кармане устремлялись к своим норам, чтобы пустить ее гулять по венам. Строительный мусор, лужи, отбросы – все здесь обладало особой плотностью, нетленной массой: биологически неразложимые продукты общества, которое не могло рециркулировать свои отходы полностью. Никогда еще Лоик не чувствовал себя так хорошо.