Читать книгу "Избави нас от зла - Том Холланд"

Они были длинными, спутанными и совершенно седыми. Ловелас дернул так, что голова повернулась. Миледи не удивилась, узнав сэра Генри Воэна.

— Он дьявольски состарился, — сказал Ловелас.

Он выпустил из руки волосы, пожал плечами и после недолгой паузы заговорил снова:

— Посмотрите, Миледи, на эту жесткую сухую кожу. Если в нем и осталось сколько-то крови, она потечет очень вяло и будет холодной. И все же, я уверен, она сыграет свою роль.

— Ловелас, — промолвила Миледи, подошла к нему и взяла за руку выше локтя. — Не делайте этого.

— Почему?

Блеск его глаз явно не предвещал ничего, кроме сухой отповеди, однако голос, когда он заговорил, показался ей таким, будто она поймала его с поличным. Он на мгновение встретился с ней взглядом, потом снова повернулся к сэру Генри.

— Вы знаете, что он сделал.

— Что он сделал?

Дыхание Ловеласа стало тяжелым, его стало неистово трясти, а потом он разразился смехом.

— Что он сделал? — словно эхо повторил он вопрос Миледи.

Она взяла его за вторую руку. Он продолжал смеяться, и она с силой тряхнула его.

— Неужели вы не понимаете, — крикнула она, не сдержав нараставшую ярость, — что с вами происходит?

— Я прекрасно это знаю.

— Значит, вы готовы стать вторым Тадеушем?

— Нет. Потому что я мудрее, сильнее, значительнее, чем он.

— И все же, Ловелас, послушайте меня, потому что я очень много размышляла над всем этим. Власть книги…

— Власть?

— Да, ее власть, которую вы обрели в крови этого создания, в крови того, кого носили…

Внезапно она замолчала, потому что Ловелас поднял руку, угрожая силой заставить ее замолчать. Его лицо, казалось, тряслось от презрения и отвращения.

— И вы осмеливаетесь, — злобно зашипел он, — давать мне советы в подобных вещах? Вы, Миледи? Вы, которая не смогла даже приблизиться к таинственной власти, так и оставшись после превращения шлюхой?

Он громко рассмеялся. Она старалась удержать его, но он стряхнул ее руки, а потом ударил по лицу. Миледи упала, стукнувшись головой о землю, и некоторое время лежала неподвижно, потом потрогала пальцем губы. На них была кровь. Она облизнула ее и посмотрела снизу вверх на Ловеласа. Он стоял не шелохнувшись, а лицо его словно окаменело. Миледи прищурилась.

— Вы действительно прокляты, — прошептала она, — во всяком случае, несомненно, будете прокляты, так же как был проклят Тадеуш.

Ловелас напрягся, словно не был уверен, в какую сторону двинуться. Потом он тряхнул головой и отступил на шаг.

— Нет, — прошептал он. — Я не буду проклят. Потому что я не иду по стопам Тадеуша, этого немощного просителя. Я здесь, чтобы использовать могущество власти для своих целей. Дух, который его уничтожил… На этот раз я уничтожу его.

Он снова напрягся и оглянулся на сэра Генри. Тот больше не извивался, а неподвижно висел, подобно туше в лавке мясника.

— Пожалуйста, — прошептала Миледи.

Она видела какую-то дрожащую тень, пробежавшую по его лицу. Но он снова тряхнул головой.

— Нет, — ответил он внезапно ставшим ласковым голосом. — Оставьте меня, Миледи. Я отправлюсь туда, где для вас нет дорог. Пожалуйста, уйдите, и как можно дальше, отсюда, потому что вы — все, что еще осталось в моей жизни.

Он сунул руку под плащ и достал флакон, потом откупорил его, и Миледи почувствовала, как вырвавшееся из его горлышка зловоние обожгло ей горло. Сквозь жгучую боль в глазах она увидела грустно улыбнувшегося ей Ловеласа. Он поднял бутылку, словно провозглашая тост, а потом поднес ее к губам и запрокинул голову, торопясь осушить ее. Когда бутылка опустела, он бросил ее в траву. В тот же миг Ловелас поднял руки, обхватил ими голову и закрыл глаза. Его дыхание становилось все более учащенным, все более тяжелым.

«Куда, несчастный, скроюсь я, бежав

От ярости безмерной и от мук

Безмерного отчаянья? Везде

В Аду я буду. Ад — я сам. На дне

Сей пропасти — иная ждет меня,

Зияя глубочайшей глубиной,

Грозя пожрать. Ад, по сравненью с ней,

И все застенки Ада Небесами

Мне кажутся. Смирись же наконец!

Ужели места нет в твоей душе

Раскаянью, а милость невозможна?»

Джон Мильтон. «Потерянный рай»

(перевод Арк. Штейнберга)

Едва жидкость оказалась у него во рту, Ловелас понял, что видение власти, которое она открывала ему, эта сияющая стена бесконечного света, будет громаднее, чем прежде. Даже громаднее, чем в самый первый раз, когда это был свет Странника, способствовавший исторжению из недр его тела недоноска — той самой твари, останки которой он сейчас глотал. Он делал глоток за глотком и видел свет, мерцавший тысячами цветов, вспыхивавший и меняющийся внутри линии темного огня, спокойного и яркого по краям, янтарного в самой сердцевине. Стоявшие торчком камни, точно какой-то мрачный фасад, заставляли линию света изгибаться, но Ловелас моргнул, и камни начали тускнеть, а потом их не стало вовсе. Он покончил с жидкостью и теперь знал, что эта линия, ее власть, занятое светом пространство принадлежат ему. Он стал тяжело дышать, ощущая, как линия проходит сквозь него, уже почти став частью его самого. Он сжал себе голову руками и закрыл глаза. Он чувствовал, как весь мир покрывался рябью, чутко откликаясь на ход его мыслей.

Но все же не в полной мере. Он просто созерцал глубинами разума палящий свет Вселенной, всего сущего, но также ощущал и тьму, порождающую неизбывный ужас и бросающую тень на чистоту языков пламени. Он знал, откуда исходила эта тьма: от существа, которое питалось, как и он, на той же линии, искало способ связать своей волей яркий свет ее власти. Какое-то мгновение Ловелас безучастно ощущал разум этого существа, но потом осмелился встретиться с ним, вступить в сражение, не допустить его распространения по линии власти. Тьма сразу же хлынула в его мысли, тяжелая, как густой туман. Этот туман был таким плотным, что прежде яркое сияние превратилось в беспорядочное мелькание маленьких серебряных точек, а все кругом заволокли призрачные безвольные тени. Ловеласа охватил страх, ему показалось, что скоро в этом тумане исчезнут и последние проблески света. Он стал искать, как защитить их, и тьма, казалось, сразу ослабела. Ободренный этой победой, он напрягся еще сильнее. Сияние снова обозначило контуры линии, и по мере того, как их четкость усиливалась, пространство тьмы уменьшалось и отступало все дальше. Ловелас не стал преследовать тьму до конца — всему свое время. Он