Читать книгу "Русская армия между Троцким и Сталиным - Леонид Млечин"

— Ну что ж, еще повоюем!

— С кем? — пылко отзывались другие. — Со своими?»

Лашевича исключили из партии. Правда, уже на следующий год, в 1928 году, восстановили. Он покончил жизнь самоубийством и тем самым спас себя от мучений, которые выпали на долю его товарищей по оппозиции, бывших подчиненных Михаила Васильевича Фрунзе.

Заветы товарища Фрунзе

Фрунзе после смерти был канонизирован. Выпустили трехтомное собрание его сочинений под редакцией Бубнова. Началось изучение биографии и военных успехов Фрунзе. Считалось, что военный авторитет Михаила Васильевича поможет забыть о заслугах перед Красной армией Троцкого.

После изгнания Троцкого, а потом еще и после расстрела практически всех крупных военачальников образовалась, как пишут культурологи, историческая дыра, которую пытались заткнуть мифологизированными фигурами вроде Чапаева, Щорса, Лазо, Александра Пархоменко. Михаил Васильевич Фрунзе был в этом ряду единственным реальным военачальником. И разговоры о «красном Бонапарте» прекратились. Впрочем, через десять лет они возобновятся, но уже по поводу другого военачальника — одного из первых пяти маршалов…

В январе 1927 года начальник Политуправления РККА Бубнов, выступая перед руководящим составом политработников, говорил, что нужно вернуться к вопросу о «единой военной доктрине». Переиздали работу Фрунзе «Единая военная доктрина и Красная Армия», назвали ее важнейшим достижением советской военной мысли.

Тезис «лучший вид обороны — это наступление» стали усиленно пропагандировать армейские политработники, подкрепляя идеи Сталина ссылками на Фрунзе.

На XVII съезде партии (зима 1934 года) Сталин говорил, что «дело идет к новой империалистической войне». Он считал, что такая война, как и в 1917 году, приведет к расширению социалистического лагеря:

— И пусть не пеняют на нас буржуа, если на другой день после такой войны недосчитаются некоторых близких им правительств, ныне благополучно царствующих «милостью божией».

В конце 1936 года Сталин пришел к выводу, что социализм в целом уже построен и теперь нужно ставить вопрос о взаимоотношениях Советского Союза и капиталистического окружения, существование которого имеет «первостепенное значение для судеб нашей страны». Классовая борьба должна продолжаться и во внешней политике.

Сталин напоминал стране, что соседние страны намереваются напасть на СССР, «разбить его или во всяком случае подорвать его мощь и ослабить его». После убийства Кирова начались аресты, когда арестованным ставили в вину не только троцкизм, но и обязательно работу на иностранные разведки.

Генеральный секретарь счел необходимым высказаться на сей счет:

— Из политического течения троцкизм превратился в оголтелую и беспринципную банду вредителей, диверсантов, шпионов и убийц, действующих по заданию разведывательных органов иностранных государств.

В апреле 1939 года Мехлис выступал на партийном активе Киевского особого» военного округа:

— Чтобы уничтожить опасность капиталистической интервенции, есть одно средство — уничтожить капиталистическое окружение. Лишь тогда мы сможем сказать, что знамя Мировой Коммуны восторжествовало во всем мире!

1 октября 1938 года на совещании пропагандистов Сталин, по существу, распорядился развернуть пропаганду наступательной войны:

— Большевики не просто пацифисты, которые вздыхают о мире и потом начинают браться за оружие только в том случае, если на них напали… Бывают случаи, когда большевики сами будут нападать, если война справедливая, если обстановка подходящая, если условия благоприятствуют… То, что мы сейчас кричим об обороне, — это вуаль, вуаль.

«Красная звезда» 21 декабря 1938 года писала: «Война СССР против врагов социалистического строя — война особого типа. Самая справедливая из всех справедливых войн, она будет войной наступательной».

Главная партийная газета «Правда» писала 9 сентября 1939 года: «Наша борьба далеко еще не окончена. Нам предстоят решающие бои за окончательную победу социализма против капиталистического окружения».

На совещании в наркомате обороны 13 мая 1940 года Мех- лис говорил, что «инициатором справедливой войны выступит наше государство и его Рабоче-Крестьянская Красная Армия», и личный состав нужно готовить к наступательной войне…

Благодаря усилиям Фрунзе и его наследников в Красной армии утвердилась стратегия наступления, сокрушения врага, как тогда говорили. Считалось, что война будет быстрой и маневренной. Успех решат скорость и огневая мощь. Кавалерия, танки, авиация, мощная артиллерия создадут такой напор, что сопротивление будет бесполезным. Поэтому бессмысленно учиться обороне. Нужно все силы бросить на обретение превосходства в силах и уничтожить врага первым ударом…

Цена всем этим теоретическим дискуссиям станет ясной летом 1941 года. Красная армия вступила во Вторую мировую войну, не умея вести оборонительных операций. А точнее было бы сказать, что плохо обученные и неопытные командиры и штабные работники вовсе не были готовы к современной войне.

В военном деле произошла революция. Вермахт отказался от идеи приграничных сражений, медленного фронтального наступления. Немецкие генералы показали, что война начинается стремительным ударом с широким применением танков и самолетов — не для того, чтобы захватить территорию, а для того, чтобы сокрушить армию противника. А территория потом сама по себе попадет в руки победителя.

Но высшее командование Красной армии высокомерно игнорировало опыт европейских войн 1939–1940 годов, пребывая в сознании собственного превосходства. Это продолжалось до 22 июня 1941 года…

Маршал Иван Степанович Конев на склоне жизни вспоминал, что, когда немецкие войска поздней осенью 1941 года подошли к Москве, в штаб фронта позвонил Сталин. Конев снял трубку аппарата ВЧ. И вождь — невиданное дело! — вдруг стал оправдываться, говоря о себе в третьем лице:

— Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек. Вся его ошибка в том, что он слишком доверился кавалеристам…

Под кавалеристами вождь имел в виду своих любимцев, свою главную опору среди военных — бывших командиров Первой конной армии. Во главе вооруженных сил страны он поставил необразованных и бесталанных людей, которые выше своего унтер-офицерского потолка так и не поднялись. А многих героев этой книги, создателей Красной армии, и молодых талантливых командиров, ни в чем не уступавших генералам вермахта, уничтожил.

И осенью 1941-го Сталину стало страшно. Он вдруг увидел, что теперь его некому защитить. Сталин растерялся. Вождь не верил, что Москву удастся сохранить, и его собственное будущее рисовалось ему в самых мрачных тонах…

Но это уже другая история.

Фотоиллюстрации

Владимир Антонов-Овсеенко 25 октября 1917 года взял Зимний дворец.