Читать книгу "Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари - Сергей Кузнецов"

Может быть, A.A. Трубников не всегда точен, называя, к примеру, гипсовых львиц гранитными тиграми, но все же его текст представляет собой совершенно особенное сочинение, где каждое слово прочувствовано. И тому есть объяснение. Автор вырос поблизости, в родовом имении Трубников Бор, а у князей Голицыных впервые познакомился «с вещами по-настоящему прекрасными». Можно сказать, что Марьино сделало его историком искусства. В 1908 году Александр поступил на должность хранителя Картинной галереи в Императорском Эрмитаже.

Красная гостиная, прославленная кистью А. Рубцова. Слева и справа от камина портреты Натальи Петровны и Владимира Борисовича Голицына кисти Рослена. Слева на стене — картина Тринкесса

Много лет спустя Трубников, уехавший в 1917 году во Францию, в книге «От Императорского Эрмитажа к Блошиному рынку», опубликованной под псевдонимом Андрей Трофимов, вспоминал о встречах с княгиней Александрой Николаевной: «С детства я очень любил рассказы благородной хозяйки. Она останавливала меня перед темными портретами и говорила об этих давно умерших людях. Предки были собраны в Розовой (Красной. — С.К.) гостиной, обтянутой шелком, который, возможно, когда-то и был розовым, но теперь не имел вообще никакого цвета. В высокую прическу княгини Натальи художник Рослин вплел бисер и вставил перья.

— Ты читал „Пиковую даму“ Пушкина? — спросила меня барыня, показывая на портрет. — Так вот. Говорят, что княгиня и есть героиня этого рассказа, та самая графиня, владевшая тайной трех карт, которую ей выдал граф Сен Жермен во время королевской игры в Версале.

Я в это охотно верил, несмотря на то что на портрете княгиня в малиновом платье с бледно-зелеными лентами, юная и улыбающаяся, нисколько не напоминала старую пушкинскую каргу. Но даже если поэт и не использовал ее как прототип, она, несомненно, была способна будить воображение… Она вкусила прелестей целого столетия… Юность ее была окружена фривольностью рококо, а угасла она в строгости ампира».[298]

С 1908 года живописец Александр Александрович Рубцов писал интерьеры усадьбы дома в Марьине. Рубцов был просто «обязан» стать творческой личностью, ибо воспитывался сразу двумя живописцами: в начале Екатериной Александровной (Карловной) Вахтер (1860–1941), крёстной матерью, а затем Яном Франциевичем Ционглинским (1858–1941). Теснейшая дружба (браку препятствовала только разность исповеданий) и влияние обоих на Александра оказалось столь существенным, что родилась легенда о семье в составе Ционглинского, Вахтер и Рубцова. На самом деле Вахтер в свою очередь была крестницей и воспитанницей Александра Ивановича Рубцова, дедушки художника, а также владельца дачи на железнодорожной станции Ушаки.[299]

Статья А. Трубникова «Княгиня Голицына в Марьине и Городне» привлекла внимание к старинной усадьбе в серебряный век русской культуры. В верхней части страницы воспроизведена картина Людерса «Семейство графа П. Чернышева»

Предсказание Н. Матвеевского сбылось к концу XIX века, когда окрестности Марьино все же превратились в дачную местность.

Примерно в 1885 году Вахтер «заразила» усадьбой Ционглинского, в ту пору выпускника Академии художеств, а чуть позже привезла туда певца и еще одного поклонника живописи И.В. Ершова. Эту троицу объединила между собой и необыкновенная любовь к музыке, в частности к Шопену. Его ноктюрны, надо думать, часто звучали в старинном колодинском доме над Тосной, куда также приезжала певица Алина Доре. Ее, Ершова, князя Павла Павловича, а также княжну Аглаиду изобразил польский художник Я.Ф. Ционглинский, помимо бесчисленных марьинских этюдов, что писались в течение четверти века.

Этот семейный портрет показывает буйную растительность вокруг дома, и что особенно ценно, чугунную ограду от дома на Невском проспекте. Из семейного архива княжны Е. Голицыной

Я.Ф. Ционглинский был учителем Рубцова в Академии художеств. Под его руководством Александр подготовил несколько полотен с видами интерьеров Марьино, которые первоначально ему не давались. Так, достаточно банально, вероятно, с фотографий, были написаны «Желтая гостиная», попавшая затем в Архангельский музей, и «Гостиная Натальи Петровны», теперь украшающая экспозицию Челябинской картинной галереи.

В 1912 году A.A. Рубцов написал самое удачное свое полотно с видом Красной гостиной под названием «Empire» («Ампир»). Представив двух девушек в нарядах эпохи создания дома, он попытался воскресить сам дух 1810-х годов.

Эта картина наделала много шуму в Петербурге. На конкурсе Академии художеств полотно, опубликованное в журнале «Свободным художествам», было удостоено золотой медали, что стало большой радостью для скончавшегося в том же году учителя и духовного отца Рубцова.

На полотне «Empire» хорошо виден скульптурный бюст графа А.П. Строгонова, стоящий в углу у окна. За ним виднеется тосненская пойма и голубые леса за рекой, перекликающиеся с благородной синевой китайских ваз, которые были перенесены воображением живописца из Картинной галереи. Едва ли Рубцов знал о сравнении А.Н. Оленина марьинских лесов с Blue mountains в Австралии. И все же его произведение конгениально, по словам президента Академии художеств.

Между портретами графа Павла Александровича и графини Софьи Владимировны располагаются тонкие фигуры девушек, находящихся в состоянии летней полудремы. Они в псевдоантичных одеяниях, без которых не состоялся бы российский «empire». Кто перед нами? Молодые графини Строгоновы? Анна Оленина и Ольга Строгонова? Или княжны Голицыны? Скорее всего — обобщенные образы усадебных барышень уходящей эпохи. Марьинская реальность, дом над Тосной, позволили живописцу создать обобщенный образ, уловить настроение грусти (lennui), которая охватывает посетителя усадьбы всегда, ибо она никогда не имеет абсолютного порядка, постоянно несовершенна, что списывается, впрочем, на безжалостное время.

Л. Рубцов. «Empire»

Неразрывная связь дома, людей и природы обеспечила успех полотну A.A. Рубцова. В его картине публика почувствовала уходящее очарование русской усадьбы, грядущее исчезновение которой ощущалось уже за два года до начала Первой мировой войны. В ноябре того же 1912 года Рубцов получил звание художника по живописи и стипендию для четырехлетней зарубежной практики в нескольких странах по своему выбору. Он прожил тридцать пять лет, до конца своих дней, в Тунисе, где после начала Первой мировой войны оказался отрезанным от России. «Певец марьинских гостиных» прибыл на африканский берег 1 апреля 1914 года. По иронии судьбы, в те же дни интерьеры дома на Тосне прощались со своими владельцами.