Читать книгу "Часть целого - Стив Тольц"

Я потрогал кисть. Заляпанная засохшей краской щетина стала твердой, как дерево. За курятником я обнаружил наполненное дождевой водой корыто. Вода была грязной, словно такой, коричневой и мутной, уже падала с неба. Я старательно прополоскал в корыте кисть и растеребил пальцами щетину. В это время из дома вышла Кэролайн и зашагала вниз по склону. Она двигалась быстро, но каждые несколько шагов останавливалась и на сколько-то секунд застывала. Затем продолжала путь, словно опаздывала на свидание, которого страшилась. Я наблюдал за ней, пока она не скрылась в джунглях.

Вернувшись в курятник, я открыл банку с краской и, обмакнув в нее кисть, принялся терзать холст. Кисть скользила по нему сама, я не мешал ей. Получались глаза. Глаза, как сочные сливы, глаза, как видимые в микроскоп бактерии, глаза внутри глаз, концентрические глаза, перекрывающие друг друга глаза. Холст занедужил глазной хворью, и я вынужден был отвернуться — эти туманные глаза проникали в меня и не просто тревожили. Они что-то стронули внутри меня с места. Потребовалась еще минута, прежде чем я осознал: это глаза моего отца. Неудивительно, что мне от них стало не по себе.

Я отложил холст и водрузил на его место другой. Кисть снова принялась за дело. На этот раз она замахнулась на целое лицо. Самодовольное, надменное, с широкими, насмешливыми, кустистыми усами, искривленными коричневыми губами и желтыми зубами. Лицо то ли белого рабовладельца, то ли начальника тюрьмы. Глядя на рисунок, я ощутил беспокойство, но не сумел понять почему. Словно в мозгу ослабла какая-то нить, но я боялся ее подтянуть, чтобы не разрушить свое существо. Затем я понял: рисунок и есть то самое лицо. Лицо, которое грезилось мне с детства. Вечное, возникающее из воздуха лицо, которое я вижу всю свою жизнь. Рисуя, я вспоминал недоступные раньше детали: мешки под глазами, небольшую щель между передними зубами, морщинки по углам улыбающихся губ. У меня возникло предчувствие, что когда-нибудь это лицо сойдет с неба и будет бить меня головой. Внезапно жара в курятнике сделалась невыносимой. Не хватало воздуха. Я задыхался в сыром сарае рядом с этим надменным лицом и тысячью глаз отца.

Днем я лежал в кровати и прислушивался к шуму дождя. У меня словно выбили почву из-под ног. То, что я бежал из Австралии по подложному паспорту, вероятно, означало, что я никогда не сумею туда вернуться. Я стал человеком без национальности. Хуже того, имя на моем поддельном паспорте мне не нравилось, меня от него тошнило. И если я не сумею достать себе другой липовый паспорт, то так до конца жизни и останусь Каспером.

Я оставался в кровати весь день, не в силах выкинуть из головы слова Эдди, и обдумывал его гипотезу, что я превращаюсь в отца. Если тебе что-то в нем не нравится, значит, это тебе не нравится в себе самом. Ты считаешь, что отличаешься от него — вот тут-то ты не понимаешь себя. Это твоя мертвая зона, Джаспер. Неужели правда? Ведь это соответствует старой теории отца, что я — его преждевременная инкарнация. Я нахожу пугающие подтверждения. Разве я не ощущаю, что стал физически сильнее с тех пор, как отец снова принялся умирать? Мы — как бы на качелях: он опускается вниз, я поднимаюсь вверх.

Раздался стук в дверь. Пришла Кэролайн. Она попала под дождь и промокла с головы до пят.

— Джаспер, ты же не хочешь, чтобы твой отец умер?

— Я не задумывался об определенной дате, но мне не по нраву мысль, что он может жить вечно. Поэтому, если ты ставишь вопрос таким образом, да, я хочу, чтобы он умер.

Она приблизилась и села на край кровати.

— Я была в деревне. Здешние жители полны предрассудков, и, мне кажется, не без оснований. Еще можно найти способы его вылечить.

— Ты хочешь, чтобы он опоздал к положенному судьбой рубежу?

— Я хочу, чтобы он натер себе все тело вот этим. — Кэролайн протянула мне небольшой сосуд с клейким, цветом напоминающим молоко веществом.

— Что это?

— Масло, вытопленное из жира с подбородка умершей во время родов женщины.

Я покосился на баночку. Меня не интересовало, то ли в ней содержание, о каком сообщила Кэролайн. Я не думал о несчастной роженице, я представлял себе человека, который взялся вытопить жир с подбородка умершей.

— Где ты это взяла? И что важнее — сколько ты за это заплатила?

— Взяла у женщины из деревни. Она сказала, что это отлично помогает от рака.

Отлично помогает от рака?

— Почему ты сама его не натрешь?

— Твой отец меня не слушает. Не хочет, чтобы я ему помогала. Не примет от меня даже стакана с водой. Заставь его растереть этим маслом тело.

— Как ты себе это представляешь? Он ни за что не согласится втирать в себя чей-то жир, да еще с подбородка.

— Добейся.

— Почему именно я?

— Ты его сын.

— А ты его жена.

— Сейчас не самый лучший период в наших отношениях, — ответила Кэролайн, но не стала ничего пояснять. Да этого и не требовалось. Я был прекрасно осведомлен о любовном треугольнике с острыми углами, грозящими порезать всех нас на мелкие кусочки.

Немного помешкав в коридоре, я все же вошел в отцовскую спальню. Он склонился над столом — не читал, не писал, просто сидел.

— Папа, — позвал я.

Он ничем не показал, что заметил мое присутствие. По всей комнате были расставлены цитронелловые свечи, над кроватью и креслом в углу висели москитные сетки.

— Тебя беспокоят насекомые? — спросил я.

— А ты думаешь, я рад им, как старым приятелям? — Отец так и не повернулся ко мне.

— Я просто хотел предложить тебе репеллент.

— У меня есть.

— Это другой. Местного производства.

Он посмотрел на меня. Я подошел и вложил ему в руку баночку с растопленным подбородком.

— Размажь по всему телу.

Он открутил крышечку и понюхал содержимое.

— Забавно пахнет.

— Папа, как ты считаешь, мы с тобой похожи?

— В каком смысле? Физически?

— Не знаю. Как люди.

— Это стало бы твоим худшим кошмаром? Так?

— У меня есть парочка и похуже.

Мы оба слышали гудение, оглядывались, но не могли понять, откуда шел звук. Отец снял рубашку, набрал полную пригоршню топленого жира с подбородка и начал втирать себе в грудь и живот.

— Тебе надо?

— Нет, спасибо.

Думая об умершей во время родов женщине, я почувствовал дурноту. Интересно, жив ли ее ребенок и не настанет ли такой день, когда он почувствует жалость, что не унаследовал жир с материнского лица?

— А Эдди оказался малым совсем не того сорта, как мы считали, — заметил отец, размазывая снадобье по подмышкам.

Меня подмывало пересказать ему монолог тайца и упомянуть о его угрозах, но я не хотел добавлять стресса и без того измученному потрясениями отцовскому телу.