Читать книгу "Сыскная одиссея - Иван Погонин"

У компании не было никаких возражений относительно справедливости вышеназванных тезисов. А Нелюбов обмолвился, что через его почту огромные деньги проходят, особенно в конце года. После этого разговор стал совсем конкретным.

Распределили роли. Непосредственно экспроприировать должны были люди опытные, знакомые с оружием, в число коих Трубицын не входил. Порешили, что на почту пойдут товарищ Андрей, товарищ Степан и Васька Медведев. На вопрос последнего о том, не мало ли народа, товарищ Андрей ответил, что в подкрепление прибудут и другие товарищи. Нелюбов должен был узнать день, в который в Тулу увозили денежную посылку, и сообщить товарищу Андрею. Поскольку жить москвичу в Кашире было неудобно — слишком на виду, Нелюбов получил задание, узнав про посылку, сразу же сообщить о ней Трубицыну, а тот со станционного телеграфа должен был отбить телеграмму следующего содержания: «Бабушка приезжает такого-то числа в такое-то время, встречайте». Телеграмма адресовалась в Москву, на главную телеграфную станцию, на имя Луки Ивановича Тарасова. Самому Нелюбову с почты такую телеграмму отправить нельзя было, стали бы потом жандармы проверять, вмиг бы догадались!

«А вот здесь мы оплошали. Ничего не проверили», — с досадой подумал Кожин.

Трубицыну же товарищ Андрей приказал изготовить из полена муляж бомбы.

— Я сначала сам хотел, но после того, как топором чуть палец себе не отрубил, пошел на поклон к дружку — Гаврюхе Городушкину. Он в депо слесарит. Попросил я Городушкина из отрезка трубы сделать ведро детское, якобы для племяшки, ну он и сделал, за угощение. Я потом это ведро до ума довел: сверху заткнул да покрасил. Но про почту Городушкин ничего не знал, честное слово!

— Проверим мы этого Городушкина, если невиновен, ничего ему не будет, не беспокойтесь. Дальше рассказывайте.

Восемнадцатого Нелюбов прилетел к нему на извозчике в час дня. «Быстрее, говорит, Филипп, отбивай телеграмму. Завтра в полшестого будет посылка, я подслушал разговор почтмейстера с исправником». Трубицын телеграмму отбил, а вечером прибыл в школу на совещание. Там все уже были в сборе. Был и незнакомец — белобрысый такой господин, на вид из интеллигентных.

— Я его, кстати, ваше высокоблагородие, у нас в депо весной несколько раз встречал.

Кожин порылся в папке с дознанием и достал фотографию Волкова.

— Он?

Трубицын близоруко прищурился.

— Он, ваше высокоблагородие!

— Дальше, дальше, Трубицын.

— На совещании каждый получил свое задание. Как и договаривались, экспроприировать должны были товарищ Андрей, Степан, Медведев и белобрысый. За пять минут до нападения Степан под предлогом отправки телеграммы должен был зайти на почту и убедиться, что из полиции там один стражник. Бомбу доверили белобрысому. Товарищ Андрей, кстати, меня за бомбу похвалил. — Трубицын спохватился, что сказал лишнее, но потом махнул рукой и продолжал рассказ.

Ему поручили идти в половине пятого в Пушкинский сквер и прохаживаться там возле елочки. После приезда туда саней Трубицын должен был проверить, не привел ли возчик с собой полиции, по Дворянской пройти к почте и дать нападавшим знак о прибытии возчика, потом вернуться в парк и продолжать наблюдать за санками до прихода туда товарища Андрея.

Перед нападением всем следовало загримироваться и нацепить накладные бороды. Медведеву, единственному из компании, которого могли узнать почтари, кроме того, товарищ Андрей выдал очки с синими стеклами.

Товарищ Степан разъяснил всем важность момента.

— Деньги завтра же должны быть в Москве. Нам удалось договориться о побеге нескольких наших товарищей, приговоренных к смертной казни. Но для этого не позже чем завтра мы должны передать деньги их тюремщикам. Опоздаем — наших товарищей ждет смерть. На каждом из нас лежит ответственность за их жизни! Никто не должен подвести.

— Мы так поздно получили телеграмму, что я даже не успел заехать домой, переодеться, — сказал товарищ Андрей. — Прибыл сюда вот в этом одеянии. Шуба у меня теплая и красивая, но уж больно неудобно в ней почты грабить. А не дай бог, убегать придется или через заборы лазать? Нет ли у кого-нибудь из вас, товарищи, во что переодеться?

— У меня есть, — сказала Олечка, — очень хорошее пальто на вате. Один знакомый торопился и забыл его у меня. Как раз на вашу фигуру, товарищ Андрей.

— Но я не смогу скоро его вернуть.

— Ничего, знакомый о нем не вспоминает. Только вам придется за пальто ко мне сходить.

— Ну что ж, спасибо, Ольга Петровна. Я завтра утром к вам непременно зайду.

— Зачем же до утра откладывать, можно и сегодня! — Ольга даже облизнула губы.

— Покорнейше прошу меня простить, но сегодня никак не могу, у нас с товарищами, — москвич кивнул на белобрысого, — еще много дел.

— Минут пятнадцать шестого товарищ Андрей и белобрысый прибежали в парк. Спрятались мы в малой беседке. У товарища Андрея в руках сидор солдатский был. Он из него вынул почтовую сумку, оттуда достал деньги, крупные переложил в сидор, а пачку трехрублевок разделил — меньшую часть мне сунул, а большую они с белобрысым по карманам рассовали. Деньги товарищ Андрей велел передать Нелюбову, мол, тот знает, что с ними делать. Потом они сели в санки и уехали. Я сумку почтовую прям там в парке в снег закопал и домой. На следующий день после работы встретился с Нелюбовым и отдал ему все деньги. Все. Меня не расстреляют?

— Если и дальше будете так же откровенны, то нет. Даю слово офицера. Но только в том случае, если вы все вами рассказанное запишете собственноручно и потом подтвердите в суде.

— Мне деваться некуда.

— Весьма разумное суждение. И еще. Где нам найти этих Андрея и Степана?

— Я не знаю. Честное слово, не знаю. Степан — фабричный, но с какой фабрики, он никогда не говорил, во всяком случае, мне. А про товарища Андрея мне вообще ничего не известно.

— Ладно, на эту тему мы с вами еще побеседуем. А сейчас — пишите.

— А потом? Потом мне куда?

— Поймите, Филипп Иванович, не могу я вас отпустить. Вам придется посидеть в тюрьме.

— Я понимаю. Скажите, а нельзя меня устроить в дворянскую камеру?

— А вас что, содержат в общей? Безобразие!

На следующий день Нелюбову дали прочитать показания Трубицына. Коллежский регистратор только посмеялся: вашим умельцам почерк подделать — раз плюнуть!

Тогда между арестованными устроили очную ставку. Трубицын, опустив глаза в пол, тихо и монотонно, но складно повторил свои показания. Посредине его монолога Нелюбов встал, схватил табуретку и запустил в Фильку. Тот едва увернулся, недоуменно посмотрел на бывшего товарища, а когда понял, что его обманули, заплакал. Очную ставку пришлось прервать почти на час. После беседы с Кожиным Трубицын перестал плакать и еще раз так же тихо и монотонно все рассказал. Нелюбова в это время двое городовых держали за плечи.