Читать книгу "Король без трона. Кадеты империатрицы - Морис Монтегю"

Императрица принимала посетителей в бывшем салоне Марии-Антуанетты, выходившем террасой на огромный парк, полулежа на узкой кушетке бледно-зеленого шелка, украшенной орлами. Она была одета в легкую индийскую кисею; ее шея и руки были открыты; легкая жемчужная диадема украшала ее красивую головку. Несмотря на свои сорок три года, Жозефина умела еще казаться молодой благодаря своему искусству одеваться и приятному голосу.

Около нее сидели ее дочь Гортензия, уже месяц считавшаяся королевой Голландии, но не торопившаяся ехать к своему царственному супругу; она казалась младшей сестрой императрицы и уступала ей в красоте.

Вокруг них полукругом расположились придворные дамы, соперничая между собой красотой, роскошью нарядов и знатностью рода.

Между ними выделялась своей молодостью и ослепительной красотой Луиза де Кастеле. Года два тому назад она вышла замуж за драгунского капитана, мало бывавшего в обществе; она обожала мужа, он платил ей взаимностью, но то служба, то игра в карты часто разлучали молодых супругов. Луизу очень любили при дворе за ее всегда веселый характер, отлично подходивший к роду ее красоты. Великий художник Грез, умерший в старости от нищеты, в самые блестящие дни своей славы избрал эту белокурую красавицу своей моделью изо всех отличавшихся красотой придворных дам. Казалось, она разливала свет и радость вокруг себя, сияла очарованием. Самые угрюмые лица прояснялись при виде ее; даже император в минуты гнева не мог устоять против этой ликующей красоты. Луизу прозвали «колдуньей», и она считала это лучшим комплиментом.

Позади этого женского ареопага стояли у дверей несколько дежурных офицеров; там же были камергер и шталмейстер.

Вся эта картина была величественна; царил строжайший этикет. Зал был тоже великолепен; отделанный золотом потолок представлял различные аллегории работы знаменитых художников; на стенах виднелись портреты еще времен королей; обои изображали мифологические сцены. Огромные окна-двери, открытые на террасу, позволяли видеть обширный парк с зелеными лужайками и белоснежными статуями.

Слуга возгласил на пороге зала:

— Господин де Гранлис!

Принц вошел и потупился, будучи ослеплен яркими солнечными лучами, но затем грустным взглядом окинул все кругом. Медленными шагами направился он к императрице и шага за три от нее поклонился несколько высокомерно, без следа униженности.

Обыкновенно Жозефина протягивала руку входившим, не столько для поцелуя, как для того, чтобы взять представляемые обыкновенно письма. Но у этого красивого молодого человека не было в руках никакой бумаги; он так мало походил на других, казался таким особенным, что императрица удивленно посмотрела на него. Окружающие тоже молча рассматривали вошедшего. Стояло глубокое молчание, точно каждый смутно предчувствовал, что эта сцена — не что иное, как пролог какой-нибудь драмы.

Гранлис стоял перед императрицей неподвижно и безмолвно, как бы ожидая слова поощрения. По крайней мере, она так поняла это, а потому покраснела и с некоторым усилием произнесла:

— Господин де Гранлис, если не ошибаюсь… Что вам угодно от меня?

— Мадам, — медленно начал молодой человек, — у меня нет никаких рекомендаций, и я желал бы поговорить с вами наедине, без свидетелей.

Он сказал «мадам», а не «ваше величество», как того требовал этикет, и свободно выразил свое желание, не придавая ему формы просьбы.

Шокированные придворные нахмурились, дамы сделали гримаску… Но сама Жозефина, легкомысленная креолка, не казалась смущенной таким нарушением этикета. Гранлис понравился ей и заинтересовал ее с первого взгляда; кроме того, к ее собственному удивлению, он как-то смущал ее, и она даже не могла объяснить себе это.

Уступая его желанию, она отпустила всех дам, даже Гортензию, сделала знак офицерам выйти за двери. Когда первый камергер остановился было шагах в десяти, как бы из предосторожности, она жестом приказала ему удалиться. В зале осталась одна Гортензия, в дальнем углу перелистывавшая альбом.

— Вы желаете получить патент на звание офицера в полку Изембурга или Тур д’Оверна? — заговорила императрица.

— Да, мадам!

— Вы знатного рода?

— Да.

— Почему же тогда у вас нет никого, кто рекомендовал бы вас при дворе передо мной? Никакого покровительства?

Гранлис улыбнулся; взоры его синих глаз, устремленные на императрицу, сверкнули ярким огнем.

— Простите, мадам, у меня есть покровительство, а именно ваше.

— Не понимаю, — произнесла Жозефина, — перестаньте говорить загадками; объяснитесь прямо!

Ее тон стал резким, почти повелительным. Гранлис решился:

— Вы уже спасли меня один раз; может быть, это послужит основанием сделать то же еще раз.

Заинтересованная Жозефина приподнялась и склонилась к странному просителю.

— Я спасла вас? Когда? Каким образом?

Тогда на глазах внимательно следивших за этой сценой придворных, наблюдавших из соседней комнаты, молодой человек приблизился и тихо и быстро произнес несколько слов, имен, чисел. До Гортензии долетело:

— Тысяча семьсот девяносто пятый год… Фротте… Баррас, Тампль… палачи… милосердие…

Императрица отступила, с внезапным движением удивления всматриваясь в юношеское лицо своего собеседника, затем невольно склонилась перед ним и произнесла:

— Вы! Вы! Ваше высочество!

Затем она подала принцу свою руку и увлекла его на террасу. Можно было еще расслышать, как она сказала ему:

— Вы похожи на свою бедную мать… Как невероятно все это!..

Остальные слова унес в парк утренний ветерок…

Они говорили еще долго. В минуту увлечения голос Гранлиса зазвучал выражением гнева, долетели фразы:

— Измена… бунтовщики-дяди… гражданская смерть… подлость… покушения… Убежище в армии…

Жозефина беспокойно оглянулась кругом и успокоила юношу тихим, предостерегающим жестом. Было очевидно, что, говоря со своим странным просителем, она оказывает ему знаки величайшего уважения. Когда она отпускала его, они оба, по-видимому, пришли к полному соглашению. Наконец против всех правил церемониала императрица проводила его до дверей зала; вся свита была поражена до крайности.

На минуту Гранлис остановился у дверей, взволнованно осмотрелся кругом, взглянул на обои, мебель, картины на стенах и тихо проговорил:

— Какие воспоминания!

Но императрица, приложив палец к губам, еще раз остановила его. Он спохватился и сказал уже громко:

— Благодарю вас за вашу доброту. Значит, вы обещаете?

Жозефина наклонилась к нему и шепнула так тихо, что это могла слышать одна Гортензия:

— Да, государь.

VI

В это самое время Жозеф Кантекор сильно волновался.