Читать книгу "Древние боги славян - Станислав Ермаков"

При внимательном прочтении, а главное, знакомстве с другими источниками действительно возникает достаточно много замечаний и вопросов к описанию язычества древних славян Б. А. Рыбаковым. Например, из текста Слова о вдуновении никак не следует, что именно Род является богом-творцом, хотя именно ему противопоставляется. Можно сделать лишь вывод, что Род, по представлениям язычников, участвует в зачатии и/или рождении детей, а также как-то соотнесён с воздушной стихией. Но кому же ещё может быть противопоставлен некий языческий персонаж, т. е. «чёрт», «бес», в монотеистическом учении? Есть только один оппонент, по воле которого всё происходит, и его слуги, организованные в полном соответствии с феодальной лестницей, калькируя господствующий социальный строй.

Нельзя не обратить внимание на следующее обстоятельство: языческие воззрения древних славян, как они предстают в трудах Б. А. Рыбакова (1981,1987), соответствуют современным знаниям об уровне общественного развития, достигнутого нашими предками накануне внедрения христианства. Вкратце поясним свою мысль.

Появление чётко упорядоченного, иерархически выстроенного пантеона присуще народу (народам), который уже образовал единый этнос и/или единое государство. О славянах VII–IX вв. мы этого сказать не можем. Протогосударственные образования появляются лишь у отдельных племён, которые — невзирая на общность языка и культуры — уже достаточно далеки друг от друга. По крайней мере, не едины. Держава князя Само, пусть недолговечная, появляется в VII в., а раннефеодальное государство, известное нам ныне как Древняя Русь, складывается окончательно лишь в X–XI вв. (см., напр., Кузьмин, 2003). С другой стороны, славяне очень долго сохраняют многие древнейшие черты времён единства первоначальной общности. Индоевропейцам присуща вера в единого бога, подателя благ и творца (Дюмезиль, 1986). Этот же вездесущий бог — Рудра — выступает и в негативном проявлении, как разрушитель Мира. В то же время в языческих верованиях славян отчётливо прослеживается сильное матриархальное начало.

При этом родовые отношения и развитый культ предков не могли не сделать значимым некий мифологический персонаж, прародителя и родителя рода, племени, народа. Как говорится, если бы его не было, его следовало бы придумать.

РОД «НА ВОЗДУСЕХ» И РОД НА БЕЛОМ СВЕТЕ

Здесь нам хотелось бы спуститься с небес на грешную землю и обратить внимание читателя на незаслуженно забытого ныне автора, чьи исследования, на наш взгляд, внесли бы свежую струю в однообразие суждений о культе Рода. Это В. Л. Комарович, который погиб в феврале 1942 г. в блокадном Ленинграде, но его труд был высоко оценен редакторами ТОДРЛ и частично опубликован после смерти автора много лет спустя.

«Среди занесенных в летопись упоминаний князьями своего рода, отчины и дедины, есть действительно несколько таких случаев, когда прямо видно, что в основе соответствующих обычно — правовых представлений лежат представления религиозные — языческий культ Рода.

Еще Соловьеву (Соловьев С. М. История России с древнейших времен, кн. I, с. 78, прим. 5) бросилось в глаза то место в Лаврентьевской летописи (под 1169 г.), где рассказывается, как сын Юрия Долгорукого, Михалко, в схватке с половцами чуть было не погиб, „но, — добавляет летописец, — бог отца его молитвою избави его от смерти“. „Князь Юрий Долгорукий никогда, — замечает по этому поводу Соловьев, — не был причтен церковью к лику святых“, это значит, его посмертная помощь сыну предполагает не церковный культ святых, а нечто иное. Ссылаясь тут же на древний обычай „считать всех умерших праведниками“, да и самый рассказ приводя лишь как иллюстрацию из прошлого к радуничным поминальным обрядам, Соловьев не оставляет сомнений в том, как он понимает обращение Михалки за помощью к умершему отцу: как ту самую языческую „окличку“ умерших предков, которая уцелела, с одной стороны, в фольклоре и отреченной письменности, а с другой — в церковно-дисциплинарных запретах и обличениях…» (Комарович, 1960, с. 87).

Далее В. Л. Комарович приводит два хорошо известных фрагмента: «То суть идолослужители, иже ставят трапезу рожяницям… иже молятся огневи под овином, вилам, Мокошьи, Симу, Рьглу, Перуну, Волосу скотью богу, Хорсу, Роду, Рожаницям и всем проклятым богом их… иже ставять лише кутья, ины трапезы законьного обеда, иже нарецается беззаконьная трапеза, менимая Роду и Роженицам в прогревание богу» («Слово некоего христолюбца»); «Но и ноне по украинам сего не могут ся лишити, проклятого ставленья 2-ые тряпезы, нареченые роду рожаницам» («Слово о том, како погани суще языки»).

По мнению автора исследования, «речь идет о внецерковных, „вторых“ поминках по умершим предкам, сверх канонического поминания в храме с положенной при этом роздачей кутьи, „законьного обеда“. Где именно совершалась „беззаконная“ вторая трапеза — уясняется из целого ряда обличительных и дисциплинарных памятников: местом для нее мог служить просто пир или нарочно для покойников вытопленная баня (с которой, кстати, связана в нашей летописи не только шутка над новгородцами апостола Андрея, но и космогония волхов), или, наконец, самое место погребения. О таких трапезах знал уже Кирик, автор древнейшего памятника русской церковно-дисциплинарной литературы. А их приурочение к местам погребения: к курганам, жальникам и позже к городским кладбищам — засвидетельствовано уже для глубокой древности драгоценным рассказом летописи о поминках Ольги по Игоре. „Пристройте“, т. е. приготовьте, — говорит она через посла древлянам, — „меды многы… да поплачюся над гробом его“, т. е. на месте погребения, и „створю трызну мужю моему“. „Ольга же приде к гробу его и плакася по мужи своем“, т. е. совершила обряд оплакивания: „и повеле людем съсути могилу велику“, т. е. насыпать над погребением холм; „и яко соспоша, повеле трызну творити“, т. е., когда насыпали холм, стали совершать тризну — обрядовый бой; „по сем“, т. е. по окончании тризны, „седоша питии“ (Ипатьевская летопись).

Об обычае „мертвых кликать“ на жальниках по погостам и ставить там трапезы упоминает Стоглав, говорят и наблюдавшие этот обычай иностранцы (Петрей, Олеарий). Словом, свидетельства о почитании Рода не оставляют сомнений в том, что этому культу принадлежало исключительное место в русском язычестве: ни той или иной областью, ни социальным слоем, как, скажем, культ Владимировых кумиров, этот культ, очевидно, не ограничивался, будучи повсеместным, исконным, общенародным…» (Там же, с. 89).

Действительно, род, народ, племя, семья — основополагающие понятия языческого мировоззрения, применяемые к близким по речи (языку), крови и земле людям.

В современном языке, согласно словарю Ушакова, «род» в том числе: «1. Основная общественная организация в первобытном обществе, представляющая собою союз больших семей, находящихся в родственных отношениях и ведущих общее хозяйство… 2. Ряд поколений, происходящих от одного предка…»

У славян роды в широком смысле слова — это те, кто имеет общее с ними происхождение, в отличие от тех, кто говорит не по-славянски: тех источники называют только «языци» («Поляне же суще от рода славеньска»).

В древности род представлялся корнем, от которого произрастают ветви-племена. Род одновременно выступал и как слово-понятие, обозначая обыкновенную семью как семейную общину, и как символ, а в зависимости от случая на передний план выходило то или иное значение, оттенок смысла (Колесов, 2000).