Читать книгу "Революция, которая спасла Россию - Рустем Вахитов"

Очень красноречиво писал об этом впоследствии лидер кадетов В.Д. Набоков: «В первое время была какая-то странная вера, что все как-то само собой образуется и пойдет правильным организованным путем… Имели, например, наивность думать, что огромная столица со своими подонками, со всегда готовыми к выступлению порочными и преступными элементами может существовать без полиции или с такими безобразными и нелепыми суррогатами, как импровизированная, щедро оплачиваемая милиция, в которую записывались и профессиональные воры, и беглые арестанты. Аппарат, хоть кое-как, хоть слабо, но все же работавший, был разбит вдребезги. И постепенно в Москве и Петербурге начала развиваться анархия». К этому можно только добавить, что анархия начала развиваться по всей стране: горели помещичьи усадьбы, солдаты бежали с фронта, сепаратисты с окраин России всерьез заговорили об отделении…

В итоге корабль российской государственности попросту начал тонуть, и в России не нашлось ни одной политической силы, кроме большевиков, которая решилась и смогла бы обуздать эту общественную стихию. Генерала А.И. Деникина уж точно не упрекнешь хоть в малейшей любви к «красным», однако этот факт признавал и он в своих «Очерках русской смуты»: «Власть падала из слабых рук Временного правительства и во всей стране не оказалось, кроме большевиков, ни одной действенной организации, которая могла бы предъявить свои права на тяжкое наследие во всеоружии реальной силы». Причем этот недуг проявился у деятелей Февраля и тогда, когда они наконец осознали, что без сильной власти и им все-таки не обойтись, и выдвинули лозунг «диктатура ради демократии», реализованный в белогвардейских республиках (вроде омской, колчаковской). Тот же Деникин пишет: «Ни одно из правительств (имеются в виду антибольшевистские правительства времен Гражданской войны. – Р.В.)… не сумело создать гибкий и сильный аппарат, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать и заставлять других действовать. Большевики… бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать».

Эта политическая непрактичность соседствовала с фантастическим доктринерством и нечувствительностью к пульсу живой политической жизни. Крестьяне ждали решения вопроса о земле и от нетерпения захватывали помещичьи угодья. Солдаты – те же крестьяне в серых шинелях – ждали решения вопроса об окончании войны, и это ожидание было тем более взвинченным, чем меньше в армии становилось единоначалия и чем шире распространялся февральский безудержный революционаризм (знаменитый приказ № 1 Петросовета, обрушивший армию, был ведь принят, когда в Петросовете преобладали не большевики, а либеральные и правосоциалистические представители и когда отношения Петросовета с Временным Правительством были еще вполне дружественными). Причем, подчеркнем это, Учредительное собрание для крестьян, для большинства населения России, было не самоцелью, а инструментом для выполнения их требований. Показательны выступления крестьян на встрече представителей местных земельных комитетов в Петрограде в июле 1917 г.: «Дайте скорее эти новые законы… Если даже Учредительное собрание иначе решило бы этот вопрос, то такое Учредительное собрание было бы не крестьянское, не народное… не могло бы быть авторитетом и было бы разогнано». Неудивительно, что, когда Учредительное собрание действительно было разогнано большевиками, на защиту его встали лишь петроградские обыватели, а вовсе не крестьянские массы. Крестьяне хотели декрета о земле, они его и получили от большевиков.

А демократы Февраля, наоборот, видели в Учредительном собрании, в установлении парламентаризма в России именно самоцель. Для буржуазных демократов вообще характерна вера в институты парламентаризма как в некую панацею. Такое ощущение, что они, твердя о честно и справедливо проведенных выборах, о конструктивной борьбе фракций, думают, что достаточно собраться нескольким выборным людям и затеять споры, чтобы все политические проблемы разрешились сами собой. Поэтому демократы Февраля готовились, готовились к Учредительному собранию, откладывали, откладывали решение насущных политических вопросов до тех пор, пока… само Учредительное собрание не утеряло смысл.

Более того, уже в период Гражданской войны «белые» опять-таки выступали под лозунгами Учредительного Собрания, что является еще одним свидетельством догматизма тогдашних либералов. Они даже не чувствовали, что он после Советов и Революции так же «актуален», как лозунги конституционной монархии. Именно над этим догматизмом ярко и хлестко издевался В.В. Маяковский:

У правых лозунг Учредилка… Ужели жив еще, Курилка?!

Далее, сами деятели Февраля и белогвардейского движения говорили о роковой роли Запада в событиях тех лет. Кадет Н. Астров в рецензии на книгу Милюкова «При свете двух революций» указывал среди прочих причин неудачи белого движения «руководимую узкокорыстными соображениями помощь союзников». Сами же политические деятели Запада выражались куда откровеннее и определеннее. Уинстон Черчилль в своих воспоминаниях писал о помощи Великобритании деникинским войскам так: «Было бы ошибочно думать, что в течение всего этого года мы сражались на фронтах за дело враждебных большевикам русских. Напротив того, русские белогвардейцы сражались за наше дело (курсив мой. – Р.В.)». Поляки, с которыми заключил союз Врангель, имели вполне серьезные территориальные претензии к России, вплоть до отторжения в пользу «Великой Польши» города Смоленска и части Украины. Японцы зарились на наш Дальний Восток, а англичане – на Азербайджан. Президент США Вильсон не скрывал планов раздела постбольшевистской России. Если бы в Гражданской войне победили белые, то распад Империи, который произошел в 1991, и самой Российской Республики, о котором мечтает Бжезинский, произошел бы гораздо раньше.

Демократы Февраля в период своего правления, как и положено европоцентристам, доктринерски требовали соблюдения договоренностей с Западом, невзирая на нежелание огромной солдатской массы воевать в войне. После большевистской революции демократы также первым делом устремили свои взоры к странам Антанты, ожидая от них бескорыстной помощи… Как же, ведь Запад в их глазах был светочем цивилизации и прогресса! И что же они получили? «Светоч цивилизации» постарался выжать из междоусобицы в России все, чтобы максимально ослабить Россию и удовлетворить свои интересы, как и полагается цивилизации, основанной на ценностях индивидуализма и эгоизма. Это было подлинной трагедией русского западничества. Белогвардейцы взялись за оружие, объявив себя защитниками Родины, патриотами, а большевиков – космополитами, желающими сжечь Россию ради эксперимента мировой революции. А на деле получилось наоборот – белые привели на нашу землю иностранных интервентов, а большевики выступили как новые созидатели России, собиратели имперских земель. Как метко выразился по этому поводу монархист Шульгин: белая идея переползла через фронты гражданской войны и оказалась в стане красных. Именно поэтому красных и поддержали представители старого режима – офицеры, инженеры, ученые (самый яркий пример тут – знаменитый герой Первой мировой генерал Брусилов) – и именно поэтому от белых, вчерашних «патриотов», под трескотню о «единой неделимой свободной России» приведших к нам англичан, американцев, французов и японцев, мечтающих эту Россию разорвать, отвернулись широкие массы. Очень хорошо сказал об этом Н.В. Устрялов, который сам прошел путь от колчаковского министра, борца с большевизмом, до нещадного критика белых как агентов влияния Запада: «Под флагом „помощи“ противобольшевистским русским армиям союзники, естественно, осуществляли свои собственные национальные интересы. И там, где интересы эти можно было осуществить за счет России – с Россией не считались. И белые армии объективно становились агентами расчленения, распада страны».