Читать книгу "Линкор "Шарнхорст" - Альф Якобсен"

В остальном же почти две тысячи матросов, находившихся на борту линкора, должны были развлекать себя сами. Были созданы новые театральные труппы и оркестры. В трех кинозалах корабля крутили новые немецкие фильмы, в том числе пропагандистские, и киножурналы. Библиотека была хорошо укомплектована романами и научной фантастикой, политической литературы было мало.

Согласно британским протоколам допросов, в свободное время члены экипажа в основном играли в карты. Азартные игры вообще-то не поощрялись, но офицеры делали вид, что ничего не замечают. Гельмут Файфер был одним из лучших игроков в карты на корабле. Гельмут Бакхаус вспоминает:

«Он был очень сообразителен. Иногда за одним столом играл в покер, а за другим, одновременно, в шахматы, переходя от стола к столу. Проигрывал он очень редко».

Для любителей спорта лучшего места, чем Ланг-фьорд, нельзя было придумать. Организация Тодта построила два причала у Сопнеса, которые назывались «Ганза» и «Блюхер». Каждый день, около двух часов пополудни, катера доставляли на берег моряков, свободных от вахты. Зимой, примерно до полшестого, можно было покататься на лыжах, а летом желающие уходили в горы, играли в футбол, собирали ягоду и грибы.

«Катание на лыжах было фантастическим, и многие из нас неплохо освоили это дело»,

— говорит Бакхаус, который использовал любую возможность, чтобы вырваться на природу.

Однако несчастья, преследовавшие капитана цур зее Хюффмайера, не кончались. 8 апреля 1943 года «Шарнхорст» потряс взрыв, прогремевший где-то в его чреве.

«Весь корабль содрогнулся, после чего были сильные толчки. Артиллерийский погреб башни „C“ оказался затопленным, и сначала мы подумали, что это — диверсия. Однако потом оказалось, что произошло самопроизвольное возгорание в помещении, где хранились баллоны со сжатым газом и химические вещества,

— вспоминает Файфер. —

Ребятам, которым пришлось потом наводить порядок, досталась ужасная работа. Когда им удалось разобрать искореженные стальные листы и обломки, они обнаружили изуродованные тела семнадцати человек».

Вскоре после этого один из гидросамолетов «Арадо», находившихся на борту линкора, зацепился за провод электросети и разбился, летчик погиб. Все восемнадцать человек были похоронены с воинскими почестями на немецком кладбище в Эльвебаккене (Альта). Семьям сообщили, что они погибли в бою.

Запасы топлива для котлов «Шарнхорста» были ограниченными, и его нужно было экономить. Прошел целый месяц, прежде чем линкор вышел на первые тактические учения, которые проводились в конце апреля в Стьернсунне. Через три недели в море вышла вся Боевая группа во главе с «Тирпицем», но всего на один день. Спустя еще месяц «Шарнхорст» и «Лютцов» были переведены в Каа-фьорд, где их встретили три начальника: командующий местными операциями адмирал Оскар Кумметц, командующий операциями в Северной Норвегии контр-адмирал Отто Клюбер и командующий флотом генерал-адмирал Отто Шнивинд. Церемония встречи была весьма впечатляющей. Флотские оркестры играли марши, нацистские флаги развевались и хлопали на ветру, а позолота козырьков, обшлагов и погонов сверкала на солнце. Но все было впустую: ни воинственные выступления, ни помпезность мероприятия не могли скрыть тот факт, что все сильнее чувствуются разочарование и упадок духа, к тому же ситуацию усугубляли безрадостные новости из дома.

Подводя итоги всех этих событий, в августе Хюффмайер записал в своем дневнике:

«Прошло уже шесть месяцев полного бездействия… Конечно, проводилась переподготовка личного состава… Были организованы соревнования по разным видам спорта, кружки по плетению корзинок для рождественских подарков детям, объясняли матросам, чем отличаются съедобные и ядовитые грибы, что вызывало заметный интерес… Однако переживания моряков только усиливались — из-за того, что они находятся в более безопасных условиях, чем их близкие, которых бомбят англичане и американцы; такие настроения были наиболее сильны среди выходцев из Рура… Все хотят, чтобы корабль наконец нанес ответный удар от имени семей моряков… Чтобы карающий меч не затупился, крайне необходимы какие-то действия».

Одним из тех, кому прошедшие шесть месяцев казались крайне утомительными, был 21-летний Генрих Мюльх из Гисена. Благодаря должности писаря в штабе адмирала он имел допуск к секретным документам. Поэтому он видел и понимал больше, чем большинство его товарищей; однако в письмах, которые он писал домой, ему следовало выражаться осторожно:

«Я оказался здесь в начале зимы. Воздух трещал от мороза, корабль и весь фьорд были окутаны туманом, а во время снежных штормов ветер свистел в снастях и антеннах. Это было время холодов и серого неба, потом пришла весна, и корабль получил возможность изредка совершать короткие выходы в море. Мы, конечно, мечтали о настоящем, длительном плавании, тем более что находились в Атлантике, но наступил май, а вместе с ним появилась и ты — моя дорогая девочка».

Как было сказано выше, переписка между юным Мюльхом и ученицей ювелира Гертрудой Дамаски, жившей в его родном городе Гисене, началась случайно — в виде обычного письма, адресованного неизвестному моряку.

«Одна из подружек попросила меня написать письмо. У меня не было никакой конкретной причины, чтобы его писать, я не упоминала ни о планах, ни о каких-либо желаниях; я просто считала своим долгом сделать так, чтобы кто-то из находившихся на фронте почувствовал домашнее тепло»,

— говорила Гертруда.

За первым письмом последовало много других писем. В июле 1943 года Генриху предоставили отпуск. На автобусе он доехал до Альтейдера, после чего ему предстояло совершить длительное путешествие на юг через Норвегию и Данию. Гертруда вспоминает:

«Вдруг я обратила внимание на высокого моряка, стоявшего на противоположной стороне улицы. Ювелир сказал мне, что я должна запомнить этот день. Я в общем-то не знала, что мне делать, но парень был красивый. Меня била дрожь, атмосфера казалась наэлектризованной. Я пригласила его домой, чтобы познакомить с семьей. После этого мы старались быть вместе как можно больше».

Август оказался замечательным временем для них обоих. Они вместе проводили длинные, напоенные ароматами вечера и гуляли, держась за руки. Постепенно, в ходе нескончаемых и все более доверительных разговоров, возникло чувство взаимной любви. И, если вокруг никого не было, они украдкой целовались и прижимались друг к другу:

«Что-то произошло между нами за эти четыре недели. Возникло ощущение интимности и нежности. Мы могли разговаривать буквально на любую тему. Я до сих пор ясно помню день, когда мы провожали его на станции. Там были также его мать и сестра. Он отвел меня в сторону и сказал: „Ты сильная. Ты не должна плакать“. Они все говорили: „Гертруда, ты сильная“. А я и была сильной. Я сдерживала слезы, но внутри чувствовала себя совершенно опустошенной».