Читать книгу "Неизвестный Кожедуб - Иван Кожедуб"

В этот вечер все мои сомнения рассеялись: я твердо решил учиться летному делу, учиться во что бы то ни стало. Правда, в этот же вечер убедился, что трудностей мне предстоит много, но это уже не смущало.

Ребята условились собраться на другой день пораньше и позаниматься со мной.

В общежитии меня уже ждали с нетерпением. Я долго рассказывал приятелям обо всем, что видел и слышал, о своих новых товарищах.

— Но смотри, ведь к дипломной готовиться надо, — сказал мне Миша Вербицкий.

— Попытаюсь справиться, — ответил я.

И правда, совмещать было нелегко. С девяти часов до трех — в техникуме, а после обеда — пять часов занятий в аэроклубе. Для домашней подготовки оставались поздний вечер, раннее утро и выходные дни. Я не пропустил ни одного занятия в аэроклубе, ни одной лекции в техникуме и по-прежнему много занимался спортом.

Мне и в голову не приходило тогда, какую огромную роль в моей будущей работе летчика-истребителя сыграют занятия легкой атлетикой и гимнастика.

Сколько новых слов пришлось сразу узнать: элерон, фюзеляж, маленький кабанчик, большой кабанчик, перкаль и многие, многие другие. Запоминал их легко и быстро. Посмотришь на какую-нибудь часть самолета, и в памяти сразу возникает название. Мне удалось сравнительно скоро нагнать свою группу. Товарищи мне помогали — они хорошо учились. Мы стали соревноваться друг с другом. Только один Петраков сильно отставал.

Я очень волновался, когда месяц спустя после поступления в аэроклуб впервые стоял у доски. Отвечал долго — преподаватели знакомились с моими знаниями. Получил хорошую оценку и был бесконечно рад, что догнал группу и иду в ногу с ребятами.

11. Утрата

Мне хотелось поделиться своей радостью с Ма-цуем. Я давно уже не видел его.

Зашел в комитет комсомола, чтобы поговорить с ним. За столом на обычном месте Мацуя сидел член комитета.

— А где Мацуй?

— В больнице. Обострение туберкулезного процесса.

Только сейчас я понял, как тяжело болен наш секретарь.

Несмотря на уговоры товарищей, Мацуй никогда не обращал внимания на свое здоровье. У него была большая выдержка, огромная трудоспособность, та глубокая любовь к делу, которая дает силы. Осенью он простудился, перенес болезнь на ногах, и это, очевидно, дало обострение туберкулеза.

В воскресенье я отправился в больницу.

Медицинская сестра сказала:

— Проходите, только ненадолго. Он очень слаб. Сердится на нас, когда мы выпроваживаем его друзей, и я теперь уговариваюсь с посетителями: если войду в палату под каким-нибудь предлогом, значит, пора уходить. Уж извините, но вас, ребят, много к нему ходит. В приемный день столько набьется, что иногда совсем не пускаем.

Она провела меня в палату.

Мацуй лежал с закрытыми глазами. Дышал тяжело и часто. Его похудевшая, пожелтевшая рука бессильно свесилась с кровати, зажав газету.

На сердце стало так тяжело, что я готов был убежать.

— Может, лучше завтра зайти? — спросил я шепотом сестру.

Но Мацуй открыл глаза, повернул голову и увидел нас. Лицо его оживилось. Он приподнялся.

— А, пришел. Рад тебе, давно не виделись! Что нового? Руку тебе, Иван, не жму: обнаружены палочки

Коха и двусторонний процесс. Надеюсь, в санатории поправлюсь. Я не мнителен, но дело мое, брат, плохо… Сядь вон там на стул и рассказывай об успехах. Как дела в аэроклубе?

Я стал рассказывать. Сестра взглянула на меня и вышла. Мацуй слушал, как всегда, внимательно. Ему было приятно, что я догнал группу, и он сказал: «Я ведь тебе говорил — трудностей бояться нельзя».

Он хотел что-то добавить, но вдруг закашлялся и долго не мог отдышаться.

Я замолчал.

— Не обращай внимания, рассказывай… Скверно, брат, болеть. Я думал — обойдется. Врачей и товарищей не слушал… Ну, а как газета?

— Сегодня вывесили. Ничего, острая, интересная вышла… Я как узнал, что ты здесь, все хотел до выходного зайти, но знаешь…

— Знаю, ребята говорили — даже в спортзал не каждый день ходит. А это — показатель!

Вошла сестра, взяла что-то со стола и молча вышла. Я встал:

— Извини, друг, мне пора. Мацуй проговорил с досадой:

— Сестра хитрит и думает, что я не замечаю. — Он улыбнулся. — Только она появится — товарищи уходят. Сговор… Может, посидишь? Я не устал.

— Нет, право, спешу — дел очень много. Зайду завтра.

Он вздохнул:

— Ну, передай всем привет да спасибо, что не забываете… Так бы и пошел сейчас с тобой… Желаю успехов!

Мне хотелось сказать Мацую что-нибудь теплое, поблагодарить, подбодрить его, но я молчал. Только с порога крикнул:

— К твоему выздоровлению, Мацуй, постараюсь научиться летать!

Он улыбнулся и помахал мне рукой.

Прошло две недели. Поздно вечером, вернувшись из аэроклуба, я зашел в одну из аудиторий — надо было дорисовать заголовок стенгазеты. Рисуя, я по привычке что-то напевал. В аудиторию вошел Миша Вербицкий.

— Здравствуй, «профессор»! — весело приветствовал я его. — Что скажешь?

Он не ответил.

Я взглянул на Мишу — у него было странное выражение лица.

— Что с тобой?

— Давно тебя разыскиваю, Иван. Мацуй умер. Кисть выпала у меня из руки.

— Я знал, тебе тяжело будет. Пойдем в комитет. Бюро постановило к завтрашнему утру выпустить страницу, посвященную его памяти.

…Много лет прошло с того вечера. Много замечательных людей — стойких большевиков — в тылу и на фронте помогли мне расти. Но когда я вспоминаю юность, передо мной всегда встает светлый образ Мацуя — моего первого комсомольского вожака, горячего патриота, простого, хорошего человека.

12. Первые наставники

У нас в селе девчата уже давно, вероятно, пели веснянки, а я и не заметил, как прошел март. Деревья запушились, прилетели ласточки. Мне некогда, я поглощен учебой. Готовлюсь к экзаменам в аэроклубе. Там наступили последние дни теоретических занятий. Ребята учатся хорошо, но сложная авиационная техника некоторым дается с трудом. По-прежнему отстает Петраков — ленится. Часто во время занятий толкаю его локтем и шепчу:

— Петраков, не спи: опять придется догонять!

— Скучища! Скорее бы на самолет. Там уж я развернусь!

— Нет, не выйдет из тебя настоящий летчик, — донимает его Коломиец. — Настоящий летчик — это тот, кто не только практику, но и теорию хорошо знает.

Но увещания не помогают — Петраков упрям. Вечерами остаюсь и объясняю ему новый материал, повторяю старое.

Впереди всех идут Панченко, Коломиец, Кохан и еще несколько ребят. Не отстаю и я: занимаюсь упорно, с увлечением. Мне очень помогает запас знаний, полученных в техникуме, приобретенные там навыки в учебе.