Читать книгу "Я прошел две войны! - Владимир Першанин"

За ужином она рассказывала нам новости, шутила, а я порой ловил ее взгляд. Помню, что это было ранней весной тридцать шестого года, мне исполнилось в апреле восемнадцать лет. Она поинтересовалась, состою ли я в комсомоле.

– Не достоин, – резко ответил я.

– Это почему? – не обращая внимания на мой тон, поинтересовалась Кира.

Я рассказал свою историю. Отец, более мудрый, перебил меня:

– Какие середняки-бедняки! Из-за девки они с вашим секретарем сцепились. Та девка уже замужем, ребенка родила. Дело прошлое, а Бондарь все забыть не может.

Мне показалось, что Кира, узнав, что я давно не встречаюсь с Зиной (и вообще ни с кем не встречаюсь, так как работы много), поглядела на меня более внимательно и решительно заявила:

– Такие отсталые взгляды противоречат линии партии и комсомола. Я переговорю завтра с парторгом.

После ужина Кира попросила меня показать Коржевку. Весна уже подступала, но к вечеру хорошо подмораживало. Мне было приятно пройтись с симпатичной девушкой, да еще и «городской». Но я знал нравы нашего села. Завтра будут сплетничать и нести что на ум взбредет. Затея прогуляться вместе уже не казалась мне столь привлекательной.

И действительно, все встречные здоровались, провожали нас мнозначительными взглядами. Кира приветливо здоровалась в ответ, держалась непринужденно, видно, что она привыкла общаться с людьми. Заметив мое смущение, Кира засмеялась:

– Боишься, что невеста заревнует?

– Нет у меня никакой невесты, – мой ответ прозвучал поспешно и как-то бурчливо.

– Почему? Парень ты видный, мышцы вон какие.

Она слегка сжала мою руку выше локтя. Какое-то время мы шли как бы под руку. Я осторожно освободил руку. Так у нас ходили женихи с невестами, молодожены. Кира поняла мое смущение и перевела разговор на другую тему. Мы болтали о всякой всячине, я понемногу оттаивал.

– Дальше учиться не собираешься? – спросила она.

Не скрывая, я рассказал о своей мечте поступить в военное училище, но здесь наверняка станет препятствием моя анкета. Мало того, что из семьи крестьянина-середняка, да еще и не комсомолец.

– Ваш Бондарь живет отсталыми понятиями, – возмущенно сказала Кира. – Еще товарищ Ленин говорил, что нам необходим крепкий союз с крестьянином-середняком. Сейчас ты никакой не середняк, а колхозный пролетарий. Ты ведь строителем работаешь?

При свете луны я отчетливо видел лицо Киры. Она была хороша, особенно когда разгорячилась. Красивые губы, короткостриженые каштановые волосы, вязаный берет и эта кожаная «комиссарская» куртка.

Когда заходили в калитку, получилось, что я пропустил Киру вперед, но она задержалась, и мы оказались друг к другу вплотную, лицом к лицу. Я замешкался, Кира тоже. Я чувствовал ее дыхание и вдруг неожиданно для себя поцеловал ее в щеку.

– Тогда уж лучше в губы, – хрипло проговорила девушка и прижалась ко мне.

Со стороны это выглядело бы нелепо. Мы целовались, торопясь захлопнуть за собой калитку, – не дай бог кто увидит. Рядом прыгал наш дворовый пес. Заскрипели двери в сенях, и мы отпрянули друг от друга.

– Прогулялись? – спросила сестра Катя. – Холодно небось. Вон ветром как надуло, лица красные у обоих. Чай пойдем пить.

На следующий день инструктор райкома комсомола Кира Мельникова уехала на попутной подводе в другое село. Мы увиделись лишь мельком, я уходил на работу рано. Перекинулись несколькими ничего не значащими словами и попрощались, будто ничего и не было.

А меня и еще двух-трех парней из числа строителей и тракторной бригады пригласили на срочно созванное комсомольское собрание. Пришел даже секретарь парткома и выговорил нашему «главному комсомольцу» Бондарю, что он мало уделяет внимания сельскому пролетариату.

– Сегодня Василий Гладков коровники строит, а завтра Днепрогэс возводить будет. А Захар Давыдов? Лучший слесарь в тракторной бригаде. Что, не достоин быть в комсомоле?

Бондарь побаивался секретаря парткома. Кроме того, до него дошел слух, что меня поддерживает райком комсомола. Вопрос с приемом меня и других ребят решился быстро.

С Кирой мы встретились снова спустя месяц, когда она привезла в село кандидатские карточки. Но общение наше было скованное, Кира опасалась сплетен, и я ее понимал.

В том году мне не удалось поступить в училище. Я слишком поздно подал документы. Проходил в Инзе медицинскую комиссию, какие-то проверки и собеседования, и в конце концов получил ответ, что я зачислен в резерв, буду направлен на учебу, как только представится возможность.

Зато мы почти каждый день встречались с Кирой. Она занимала комнату в доме для приезжих при Горсовете. Иногда я даже оставался у нее ночевать. Уезжая в Коржевку, я предложил Кире пожениться. В ответ она невесело улыбнулась:

– Не надо пока об этом. Тебе всего восемнадцать лет.

– Ну и что? Я работаю, и родители против не будут.

– Сомневаюсь, – покачала она головой. – Кроме того, я собираюсь учиться.

Была ли между нами любовь, о которой часто пишут в книгах? Я нравился Кире, а она стала первой женщиной в моей жизни. Казалось, что больше мне никого не надо. Мы устроимся у нас в селе, а если Кира не захочет, я поеду в Инзу. При этом я не задумывался, что накрепко привязан к колхозу. У меня даже паспорта не было, а из документов имелась лишь кандидатская карточка КИМ (Коммунистического интернационала молодежи) и удостоверение о сдаче норм ГТО.

Летом Кира уехала в Саратов и поступила в университет, прислав мне короткое письмо. Больше писем я от нее не получал, ответы на мои письма не приходили. Я переживал разлуку и однажды даже крепко выпил.

Вообще алкоголь я практически не употреблял. Да и в селе до войны выпивали мало. Выходные дни выпадали лишь поздней осенью и зимой, плюс работа по хозяйству. Чаще ограничивалось бражкой, настоянной на красной смородине. На свадьбу или какие-то важные события гнали самогон (его называли «перегонка»). Водку покупали редко – дорого. Ведь денег в колхозе мы не получали.

Отец за ту выпивку мне нотаций не читал, но неодобрительно покачал головой и сказал:

– Как Петя-дурачок хочешь быть?

Был у нас такой никчемный мужик, шатался без дела, выпрашивал выпивку и жил бобылем в полуразваленной избе.

– Больше не повторится, – пообещал я.

В мае 1937-го я получил повестку из военкомата, снова прошел медкомиссию и был направлен в Буйнакское военное училище. Вообще-то я просился в Саратов, зная, что там имеются несколько училищ.

– Саратов же ближе, – наивно сказал я, не желая раскрывать главную причину своей просьбы: остаться ближе к Кире Мельниковой.

– А что такое приказ, ты еще не знаешь? – жестко проговорил военком. – Пришли запросы из Буйнакского училища. Через день-два отправим вас. Молодец, что в дорогу нормально собрался.