Читать книгу "Первая императрица России - Михаил Кожемякин"

– Верно говоришь, Катя… – согласился с невестой Петр. – Словно ум твой – не женский, а мужской. Жарко ныне в молдавских степях. За войском турецким целые полки водоносов идут, поят янычар на походе вдоволь… Не нужно портреты допытывать, чтобы такую малость понять… Позабочусь я о воде, как смогу, но трудно будет, как у басурман, сделать…

– Почему же, Петер? – удивилась Екатерина.

– Потому как несметно богат султан турецкий, а я – государь небогатый…

– У государства российского нет на это средств! – заключил Шафиров.

Екатерина вспомнила про роскошный дворец, который построил в Питербурхе для себя и своего обширного семейства вице-канцлер. Дворец Шафирова был отделан с такой роскошью, что даже Меншиков позавидовал! Нет у России средств, как же! Зато они есть у вернейших советников Петра! Попросить, что ли, в долг у Шафирова или у Меншикова? Так ведь не дадут, шельмы!

Екатерина хотела сказать об этом, но поняла, что ничего не изменит и лишь наживет себе врага в лице хитроумного вице-канцлера. Вздохнула – и промолчала. Петр с Шафировым снова занялись бумагами. Царь подписывал, один за другим, документы, которые ему подавал вице-канцлер, а подругу свою словно не замечал. Или не хотел замечать, чтобы закончить этот неприятный ему разговор. Раз все равно ничего нельзя исправить, лучше понадеяться на русский «авось» да на выносливость и мужество своей армии и молдавских союзников.

– Разве Россия – не великая и богатая держава? – не унималась невенчанная жена царя.

– И великая, и богатая, только… – начал было Шафиров, но его реплику прервал гневный окрик Петра.

– Будет она и великой, и богатой, коли я ее такой оставлю! – Петр громыхнул кулаком по столу. – Коли мне сил и здоровья хватит! А пока мы – только из гноища вышли! Давно ли Софьины стрельцы на куски моих верных советников рубили?! Я тогда мальчишкой был, а все помню! Помню, как мать меня телом своим от стрельцов защищала, а дядю, боярина Артамона Матвеева, за бороду на кремлевский двор выволокли – да на копья! Ввек мне этого не забыть!

По лицу царя прошла знакомая Екатерине судорога. Петр затрясся всем телом, кровью налились живые, умные, еще минуту назад искрившиеся весельем глаза.

– Не прощу! – словно зверь, зарычал он. – Убью!!!! Всех врагов своих изведу, жизни лишу!

– Помогите, Екатерина Алексеевна! – крикнул не на шутку испугавшийся Шафиров. – Уймите гнев Его Величества…

Вице-канцлер, должно быть, испугался, что разгневанный, заблудившийся в своем прошлом царь примет его за одного из мятежных стрельцов, а может, учитывая его лоснящуюся от сытости гладко выбритую физиономию, и за саму царевну Софью, и, улучив удобный момент, выскользнул из кабинета. Екатерина осталась с Петром наедине.

Царь вышел из-за стола и сделал несколько неверных шагов к двери. Чуть не упал на пол в припадке. Припадки всегда наступали неожиданно и накрывали его с головой, как морская волна. Этот человек был и прекрасен, и ужасен. Прекрасен, когда воля и вдохновение бросали отсвет на его лицо, ужасен, когда каиновой печатью на этот еще недавно скульптурный лик ложилась жажда мести и убийства.

Екатерина привыкла не бояться этих припадков. Ее задача, задача царицы Эсфири, заключалась в том, чтобы вернуть российскому Артаксерксу разум. «Лекарка» обхватила царя за плечи, усадила его в кресло, сама встала за спинкой кресла и опустила руки на голову Петра. Легкими, массирующими движениями стала гладить ему виски… Царь обмяк, замолчал. Глухое, утробное рычание смолкло.

– Тихо, тихо, Петер, – шептала Екатерина. – Все пройдет…

– Катя… – ответил Петр. – Лекарка моя… Точно матушка Наталья Кирилловна… Ты мне волосы расчеши, не побрезгуй…

Екатерина стала гладить его по волосам, словно расчесывала. Шептала слова утешения, похожие на те, что когда-то шептала своему сыну царица Наталья Кирилловна. Петр успокоился, обмяк. Припадок оставлял его могучее тело, волной накатывал покой.

– Вода, говоришь… – тихо сказал Петр. – Что ж, подумаем и о воде для армии… Иди пока, лекарка! Небось устала…

– Я не устала, Петер…

Это была ложь во спасение. Она, Марта Крузе, названная в этой стране Екатериной, на самом деле очень устала. Устала бороться с темным человеком, который сидел в царе и порой, несмотря на все ее усилия, побеждал человека светлого. Устала смирять порывы царского гнева и лечить его припадки. Впрочем, царь щедро вознаграждал ее за помощь – и любовью, и земными благами, а в светлые минуты бывал и проницательным, и веселым, и полным мужской, неистребимой силы. Но все, что происходило между ними в его темные минуты, когда Екатерина сжимала Петру виски и отчаянно, из последних усилий, смиряла бушевавшие в нем темные волны гнева, все это подтачивало их союз. Так капля точит камень – медленно, но верно. «Неужели я разлюблю его?» – думала в такие минуты Екатерина. И с ужасом признавалась самой себе: «Да, разлюблю… Я так устала бороться…»

Она обвила шею Петра руками, и царь, словно прочитав ее мысли, схватил свою лекарку за запястья. Он понимал, что сейчас нужно как-то отблагодарить Екатерину, иначе она не выдержит, отвернется от него, а вместе с ней уйдет и помощь, и любовь… И он останется один перед лицом своего величия и своей болезни.

– К обручению готовься, Катя… – велел царь. – Платье приготовь и все, что надо. В здешней православной церкви и обручимся. Я священника и церковь щедро вознагражу!

– Хорошо, Петер, – согласилась Екатерина, – но почему здесь? Почему не в Питербурхе?

Ее удивила эта внезапная поспешность. Раньше царь говорил, что они обручатся, а затем и обвенчаются после похода к Пруту.

– Нешто я не вижу: нравится тебе городок этот! Землю отцов, видно, напоминает… Ты у нас полячка, католичка, вот кровь в тебе и заговорила… – с веселой, почти добродушной улыбкой сказал Петр.

«Он не отпустит меня… Никогда не отпустит… – подумала Екатерина. – И слава Богу, что не отпустит… Мое место рядом с ним…»

– Мой отец – шляхтич из Литвы. Скавронский или Скороворощенко… Не знаю наверное, – рассеянно сказала она.

– А может, и малоросска… – предположил Петр. – Нравится тебе здесь! В костел ходишь, я знаю… Вот и обвенчаемся здесь. По православному обряду. Креститься научись по-нашему, а то все по-своему кресты кладешь!

– Хорошо, Петер, – с неожиданным для нее самой смирением согласилась Екатерина.

– Иди, готовься! Исповедуйся и причастись в православном храме, как будущей царице подобает. Завтра и обручимся. А с попом вон – Шафиров договорится… Где он, кстати? Сбежал, шельмец? Гнева моего убоялся? Что ж, и похрабрее бегали…

– Сбежал, – призналась Екатерина. – Позвать сюда Петра Павловича?

– Не надо… – отказался Петр. – Потом… Устал я ныне от дел державных…

– Ты разрешишь мне перед обручением помолиться по-своему, Петер?

– Помолись, Катя… Только тайно. Чтобы никто православную царицу в католическом храме не видел! Платком прикройся, что ли…