Читать книгу "Революtion! Основы революционной борьбы в современную эпоху - Валерий Соловей"

Однако собственно для революции принципиально важно, чтобы массовое недовольство ухудшающейся экономической ситуацией обрело идеологическое и культурное выражение в виде революционной идеологии. Без такой идеологии оно обернется бунтом или волнениями.

Как эти теоретические выкладки выглядят на практике?

В Грузии накануне «революции роз» ноября 2003 г. и в Киргизии перед «тюльпановой» революцией марта 2005 г. социоэкономическое положение было настолько ужасающим, что впору говорить об абсолютном обнищании.

Но зато Украина в течение двух-трех лет перед «оранжевой революцией» 2004 г. наслаждалась беспрецедентным экономическим ростом, составлявшим 12–14% в год. Этот рост сформировал обширный украинский средний класс, пробудил к жизни его политические амбиции и повысил притязания украинского общества в целом. В данном случае произошла классическая революция ожиданий.

В преддверии «революции достоинства» 2013 г. экономическая ситуация на Украине выглядела хуже, чем в 2004 г., хотя и не была столь уж нетерпимой. Общество возмущалось не столько стагнирующим жизненным уровнем, сколько зашкаливающей коррупцией, социальным неравенством, цинизмом и бьющей в глаза пошлой роскошью правящего класса. И это массовое, но глухое недовольство приобрело смысл и мифомотор, соединившись с идеей движения на Запад. Так возник Евромайдан.

Несколько расширив перспективу, мы увидим похожую комбинацию в «арабской весне» 2010–2011 гг.: массовое недовольство снижением жизненного уровня и коррумпированной властью в сочетании с мифомотором. Правда, в этом случае можно было наблюдать даже два мифомотора, соединившихся в фантасмагорической комбинации: связанный с Западом демократический миф и традиционалистский исламистский миф.

Так или иначе, резкое ухудшение народного благосостояния не служит первопричиной революции и не обязательно ей предшествует. Уровень жизни имеет значение не сам по себе, а только в сочетании с другими факторами, которые усиливают воздействие обнищания либо, напротив, способны компенсировать его отсутствие, как это было на Украине в 2004 г.

В то же самое время даже самое драматическое падение жизненных стандартов, взятое в отдельности, не ведет к революции. На той же самой Украине экономическая ситуация накануне президентских выборов 2010 г. была несравненно хуже, чем в 2004-м.

Все дело в том, как воспринимаются бедность и нищета. А это зависит от контекста и социокультурной рамки. То, что выглядело приемлемым в одной ситуации, может оказаться абсолютно нетерпимым в изменившихся условиях или в сравнении с соседями. Нетерпимым, ибо несправедливым.

Справедливость – ключевой элемент революционной мифологии

Еще Платон и Аристотель полагали главной причиной революций социальную несправедливость. Соответственно, главным революционным лозунгом становилось восстановление справедливости. Можно сколько угодно доказывать с цифрами и фактами в руках, что постреволюционный порядок чаще всего не был более справедливым, чем дореволюционный. Не говоря уже об огромных материальных, социальных и антропологических потерях, понесенных обществом во время революции.

Однако люди, что называется, крепки задним умом. В то же время они не способны представить будущее качественно иное в сравнении с настоящим. Неспособность помыслить будущее, которое кардинально отличается от настоящего, – это общечеловеческая черта, которая относится к числу так называемых «когнитивных искажений» – эволюционно сформировавшихся дефектов восприятия и мышления.

Другими словами, когда люди стремятся к справедливости и совершают революцию, они не в состоянии вообразить себе ее последствий. Нет сомнений, что если бы французы 14 июля 1789 г. представляли, что последует за взятием Бастилии, какая вакханалия кровавого террора, насилия и войн обрушится сперва на Францию, а затем на всю Европу, то они бы никогда не дали старт революции, ставшей великой общеевропейской бойней. Аналогично – русские в феврале 1917 г. Но человеческое воображение оказывается слишком бедным, чтобы помыслить такое.

«Но ведь должны же люди учиться на собственных ошибках!» – наверняка воскликнет в этом месте читатель. Сколько написано правдивых книг об ужасающих последствиях революционных переворотов, сколько умных предостережений сделано. Однако люди, за редчайшим исключением, не способны учиться на чужих ошибках, а только на собственных. Впрочем, большинство не учится даже на собственных.

Не будем их за это упрекать, ведь мы в данном случае сталкиваемся еще с одним когнитивным искажением – «эффектом третьего лица». Проще говоря, люди пребывают в странной и безоблачной уверенности, что все предостережения и тому подобное относится к кому угодно, но только не к ним самим, что их как раз минует чаша сия. И это массовое заблуждение свойственно даже развитым интеллектам.

Поэтому человечество наступает на одни и те же грабли, а люди, несмотря на все и всяческие предостережения, будут совершать одни и те же поступки с одними и теми же последствиями.

Это я веду к тому, что бессмысленно и безнадежно пугать последствиями революции, если она началась. Ее участники будут пребывать в защищающей их от любой критики наивной уверенности, что конкретно их революция выламывается из общего исторического ряда, что конкретно они не допустят ошибок, сделанных предшествующими революционерами. И – а в нашем случае это главное – что конкретно эта революция сделает общество справедливым и гуманным.

Нет нужды объяснять, что понимание «справедливости» – этого ключевого концепта всякой революционной идеологии – контекстуально. Оно варьируется и наполняется содержанием в зависимости от эпохи, страны и социальной группы. Буквально по русской поговорке, для кого-то подлежащая исправлению несправедливость – это жидкие щи, а для кого-то – мелкий жемчуг.

Вместе с тем конкретно-историческое наполнение революционной идеологии не имеет особого значения. Здесь принципиально важно другое – способна идеология мобилизовать, то есть вывести людей на улицу, или же нет. Причем мобилизовать с целью кардинального изменения статус-кво, что может пониматься в диапазоне от учреждения нового социального порядка до утверждения нового политического режима.

В этом смысле всякая революционная идеология утопична, понимая в данном случае утопию по Карлу Мангейму: как трансцендентную по отношению к реальности ориентацию, взрывающую существующий порядок. Можно утверждать, что общим мотором революционных идеологий выступает утопия справедливости и освобождения.

Классические классовые революции, наподобие Великой французской и русской 1917 г., провозглашали освобождение народа/общества от социального гнета и направляли свое острие против режимов и отождествлявшихся со «старым порядком» классов. Более того, правящие классы вообще выносились за пределы народа/общества как враждебные, паразитические и даже подлежащие уничтожению.

Долгое время революционные утопии/идеологии, претендуя на широкую мобилизацию, содержали в то же время важный исключающий элемент – культурно чуждые и социально враждебные группы. Однако в ходе антиколониальных и национально-освободительных революций середины – второй половины XX века стало понятно, что интегрирующий потенциал революционной идеологии способен объединять все без исключения слои общества под общим знаменем.