Читать книгу "Империя хирургов - Юрген Торвальд"

Кохер пытался пальцем дотянуться до нижней части. Когда это ему не удалось, он взял щипцы и с их помощью вытянул ее наверх. Сразу же после этого дыхание Эстер изменилось. То, как быстро это произошло, потрясло меня. Хрипы стали едва различимыми. Легкие наполнялись воздухом так, будто бы ощутили свободу. Наркотизатор кивнул Кохеру. Но Кохер уже занимался главными сосудами, которые стали видны из-за смещения доли щитовидной железы. На минуту меня охватили воспоминания о том, какими были, согласно рассказам, первые операции на щитовидной железе – с их неконтролируемыми потоками крови. Каждый новый выступающий, надувающийся от крови сосуд был наглядной иллюстрацией того, почему все хирурги прошлого, поперек перерезав эти широкие кровяные каналы и не ведая, чем это грозит, вынуждены были отступить перед неостановимыми кровотечениями.

Кохер наложил лигатуру в нескольких местах и под ней рассек сосуд. Затем он пояснил: «Теперь предстоит только перевязать внутреннюю артерию щитовидной железы, которая проходит под ее долями. Чтобы добраться до нее, нужно открыть внешнюю капсулу и вылущить опухоль. Только тогда артерия станет доступной…»

В это мгновение послышался хрип Эстер. Наркотизатор убрал руку с ее запястья и спешно надел на ее лицо маску. Хрип стал отчетливее. Стенки перевязанных сосудов пульсировали, натягиваясь. Мне казалось, что лигатуры могут не выдержать и чудовищное кровотечение может залить операционную. Я затаил дыхание. Но приступ кашля окончился так же неожиданно, как и начался. «Слизистая пробка, – прокомментировал Кохер, – которая рассосалась, как только освободился дыхательный проход…»

На время приступа кашля он прервал свою работу. Пальцы его правой руки находились между опухолью и капсулой опухоли. С величайшей осторожностью он проникал все глубже в ткань. В конце концов из капсулы показалась упругая, оплетенная красными и синими сосудами зобовая опухоль. Кохер сместил ее к середине шеи так, что в глубине операционной раны стала видна внутренняя щитовидная артерия, которую теперь можно было перевязать.

Путь до нее занял очень короткое время. Он перевязал артерию и обрезал нить. Затем он еще больше сместил опухоль к внешней части операционного разреза и рассек ткань, которая соединяла капсулу и выступавшую теперь на миллиметр заднюю часть опухоли. Затем он отделил новообразование от перешейка между долями. «Перешеек также, – заявил он, – следует полностью освободить, поскольку предстоит рассечь его, не повредив возвратный нерв».

Миллиметр за миллиметром Кохер освобождал перешеек от прилегающей ткани. Кровь тонкими струйками брызнула из множества мелких сосудов. Одно за другим кровотечения были остановлены зажимами, целый лес которых теперь поднимался из раны. Эстер издала несколько стонов. Когда Кохер освободил перешеек, послышался хрип. По-видимому, Кохер оперировал теперь в непосредственной близости от дыхательного прохода. Один раз Эстер попыталась приподняться, и наркотизатору пришлось прижать ее голову к операционному столу.

К этому времени Кохер уже приступил к рассечению перешейка. Ловкими, отработанными движениями он разрезал ткань и накладывал лигатуры. Это заняло довольно много времени. После он выпрямился. В левой руке он держал узловатый плотный комок – это был левосторонний зоб. Теперь Эстер успокоилась и лежала, не шевелясь. Ее дыхание было равномерным и стабильным.

Я взглянул внутрь разреза. Трахея была легко различима. И теперь, после удаления опухоли в нижней видимой ее части можно было заметить небольшое углубление, где помещалась болезненная железа, сдавливавшая дыхательный проход. Это и было причиной затрудненного дыхания, и, чтобы облегчить его, было достаточно удалить ее. Первая часть операции была позади – она прошла успешно.

Двадцать или тридцать секунд Кохер оставался в вертикальном положении: он позволил себе немного отдохнуть. Затем он попросил подать из емкости с сублиматом новый скальпель. Он сделал второй вертикальный разрез, продолжив уже существующий. Так разрез стал внешне напоминать букву «Y».

«Теперь вы можете видеть вторую долю щитовидной железы, – пояснил Кохер. – В ее структуре явно различимы болезненные участки. Я постараюсь ограничиться лишь их удалением. Наложение лигатур в данном случае не требуется. Также не придется вынимать саму железу. Я вырежу только опухоль, перевязывая в случае необходимости поверхностные вены. В щитовидной железе не должно остаться пораженной ткани».

Объявляя о своих дальнейших шагах, Кохер уже освободил правую долю щитовидной железы, перевязал несколько поверхностных вен и сделал надрез в области первого узла опухоли. Затем он завел палец внутрь разреза, долго ощупывал узел и в конце концов отделил его от здоровой ткани. Он имел неприятный голубоватый оттенок и был размером с голубиное яйцо. Открылось небольшое кровотечение. Кохер промокнул разрез губкой – кровь пошла слабее и остановилась. Его палец нащупывал на ткани щитовидной железы следующий узел. Снова надрез и вылущивание опухоли. Но в этот раз узел оказалось не так легко отделить. Когда он наконец поддался, выяснилось, что это лишь одно звено и что он связан со вторым фрагментом опухоли, который был также удален. Видимо, эта область располагалась совсем близко от трахеи, поскольку все мы услышали хрип Эстер, мучительно боровшейся за воздух. Кохер ждал, пока закончится приступ, и после сделал глубокий надрез, намереваясь удалить четвертый узел опухоли. Ему потребовалось очень много времени, чтобы добраться до него. В результате в его руке оказалось образование размером с куриное яйцо, а также несколько небольших смежных узлов. В тот момент, когда стал виден последний узел, из раны брызнула кровь. Она окрасила шею Эстер и руки Кохера. Это заставило наркотизатора забыть о своих прямых функциях. Я почувствовал, как страх сковывает меня…

Кохер схватил губку, обернутую пропитанной йодоформом марлей. Он приложил ее к надрезу. Кровотечение стихло, но не прекратилось. Кровь, пульсируя, все еще вытекала из раны и струйками сбегала на грудь Эстер. Кохер снова прижал к шее Эстер губку. Голосом, в котором чувствовались твердость и самообладание, он проговорил: «Я указывал на то, что опасность кровотечений – главное препятствие для удаления опухоли. По моим сведениям, такое кровотечение однажды заставило Бильрота удалить не часть, как планировалось, а всю железу, только чтобы перевязать поврежденную артерию. Мы не можем последовать этому примеру, поскольку экстирпация приравнивается…» Он прижимал к разрезу новую губку, но кровь все еще сочилась из него. Мне уже виделся конец – конец всех стараний, надежд – и начало череды разочарований, злобы и обвинений. Кохер тем временем не оставлял попыток остановить кровь. И совершенно внезапно кровотечение прекратилось, и Кохер выпрямился. Несколько раз он глубоко вздохнул. Затем он приступил к перевязке сосудов и удалению из разреза лишней крови.

Уже на первый день после операции, к моему огромному облегчению, стало ясно, что голос Эстер не пострадал. Несколько дней ее мучил жар, что не вызывало беспокойства Кохера: он считал это вполне закономерным в первые дни после операции, даже если и нет никаких оснований подозревать, что в рану была занесена инфекция. Лишь однажды открылось кровотечение, которое удалось легко ликвидировать. На вторую неделю началось стремительное выздоровление. Сначала это стало заметно с левой стороны, где щитовидная железа была полностью ампутирована, а затем и справа. На шестнадцатый день Эстер впервые покинула постель. На восемнадцатый день рана зарубцевалась. Когда я навестил ее в этот день, она сидела перед огромным зеркалом, которое специально установили в ее комнате. Она водила пальцами по своей шее и по только что оформившимся шрамам. Все, что она еще несколько недель назад прятала от посторонних взглядов, исчезло. «Думаю, теперь я стану настоящим человеком, – произнесла она, – жизнь для меня только начинается… А до этого я не жила вовсе…»