Читать книгу "Правило муравчика - Александр Архангельский"

Молодой вожак, по прозвищу Псаревич, пегий пес с большими мятыми ушами, пролаял общую тревогу: всем-всем-всем! Заслышав твердый голос командира, псы успокоились. Молча и сосредоточенно выстроились перед вожаком.

Псаревич обратился к ним:

– Дорогие псоотечественники! Гав!

– Гав! Гав! Гав! – раскатисто ответили собаки.

– Сами чуете, что происходит.

– Чуем!

– Значит, так. Слушайте мою команду: стройся! Объявляется военное положение. Я буду это… ваш гавком. И это… значит, я приказываю отступать.

Собаки изумленно заворчали. Отступать! Это почему еще? А наши героические предки? А праматерь-мученица Ласка? А славные военные традиции?

Но Псаревич был непреклонен:

– Говорю вам, будем отступать. Соблюдая боевой порядок. Значит, это… поднимаемся на горное плато. Занимаем, так сказать, позицию слежения. Это… всем понятно?

– Всем!

– Прошу отвечать по уставу.

– Всем, товарищ гавком! Гав-гав-гав.

– Вот и славно. Женский пол и щенков попрошу в середину, я иду впереди. Построились? Песню запе-вай!

И собаки, дружно завывая, выдвинулись в нелегкий путь.

Тропинка петляла, острые камни кололись. Колонна добралась до цели только к середине дня. Рядовые псы повалились в тенечек и тяжело дышали, вывалив наружу языки. А вожак пересилил себя и продолжил работу. Он встал на самый край крутого склона и посмотрел с тоскою вниз.

Внизу стояло множество машин, с длинными прямоугольными телами. Мельтешили маленькие люди, напоминавшие ему богхантеров. Они вытаскивали всякие блестящие предметы, бесконечные черные трубы, скручивали, свинчивали, собирали. Из машин выдвигались железные челюсти и грызли, дробили, кусали породу.

В сумерках все вроде стихло. Псаревич понадеялся: ушли; не тут-то было. На рассвете взревели моторы. В земле появились глубокие дыры, в эти дыры люди загружали трубы, из труб вырывался удушливый запах, а над самой длинной полыхнуло пламя. И на следующий день все было то же самое. И через день. И через два.

Вскоре местное зверье, напуганное грохотом и вонью, начало великое переселение. Никто ни на кого не нападал; все соблюдали вечную традицию: во время вынужденного бегства – общий мир. Двигались отдельными колоннами. Рыжие пружинистые лисы. Щетинистые черные кабанчики. Бестолковые зайцы. Тяжелые беременные козы. С молчаливой обидой, сжав клювы, над беглецами нависали коршуны; глупо каркали зловредные вороны; щебетали дураковатые воробьи.

Псы никуда не пошли, и вскоре есть им стало совершенно нечего. С голодухи они устроили запруду в горной речке. Брезгливо заходили в воду и пытались захватить вертлявых рыб зубами. Рыбы ловко ускользали. Собака, упустившая еду, сердилась, заносила над водою лапу и, прицелившись, била по рыбе. А потом с недоумением смотрела то на воду, то на лапу, то на собственное отражение, не понимая, как могла промазать.

Но это еще было полбеды. Настоящая беда пришла позднее: к излету лета пересохло русло, а в сентябре начались заморозки, по ночам зуб на зуб не попадал. Собаки потеряли всякую надежду на спасение. У многих развилась болезнь острохандроз – это когда исчезает надежда и собака впадает в хандру. Она лежит с утра до вечера, полуприкрыв глаза, не ест, не пьет и думает про всякое плохое.

И тут оно явилось. На четырех коротких лапах. С пушистым хвостом и усами.

Собаки глухо зарычали, многие сделали стойку, у некоторых шерсть на холке встала дыбом.

– Всех приветствую, – сказало им спасение. – Спасибо, что решили не набрасываться сразу. А то могли бы и порвать. Вполне могли бы. Обещаю: вы не пожалеете.

Тринадцатая глава. Протокол псионских мудрецов

Спасение взглянуло исподлобья и безошибочно определило вожака. Подошло к нему, мягко пружиня, и, не испытывая ни малейшего смущения, спросило:

– Ты здесь, что ли, старшой? Как зовут?

– Псаревич, – изумленно ответил вожак.

– Как-как? – осклабилось спасение. – Правда, что ль? Ну ничего, бывает. А я – Мурчавес. Будущий объединитель всех котов. Уполномочен провести с тобой переговоры.

– Кем, этсамое, уполномочен?

– Сам собой. Есть у меня до тебя разговор. Отойдем?

Вожак растерянно кивнул. Он не привык, чтобы ему грубили; с ним полагалось разговаривать почтительно. Но Мурчавес почему-то думал, что собаки по-другому не умеют.

Отойдя на некоторое расстояние и убедившись в том, что их никто не слышит, Мурчавес громко зашептал – прямо в обвислое ухо Псаревича:

– Предлагаю выгодную сделку!

– Ой, – хихикнул Псаревич, – щекотно. И немедленно поправился: – Прости. Это… что ты имеешь в виду?

– То, что знаю, где жратвы от пуза. Чуешь?

– Чую что?

– Что тебе подфартило.

– В чем подфартило?

– Ты, брат, зануда. Сам подумай. Дела у вас сплошная хренотень. Холодрыга, жрачки нет и все такое. И тут я. Типа, ребятааа! за мной!

– А откуда ты про нас узнал?

– Так, перетер с одним кабанчиком, из местных.

Псаревич глубоко задумался. Во-первых, обнаглевший кот употреблял помойные словечки, чтобы быть понятней и доступней; а значит, он не уважал собак. Во-вторых, нарастали сомнения. Для чего Мурчавесу им помогать? А вдруг он подослан ночными волками и хочет заманить собак в ловушку?

– Гм… этсамое… послушай.

– Чё такое?

– Как сказать… Я – собачий вожак. Ты – этот, как его, объединитель. Давай перейдем на нормальный язык?

– Ишь, какие мы, – начал было Мурчавес, но осекся и продолжил царственно: – Договорились. Мурчавес услышал тебя. Продолжай.

– Большое, это самое, спасибо. Имею вопрос.

– Что я хочу за это получить?

– Именно.

– Самую малость. Чтобы стая по пути к еде немного попугала кошек. Совсем чуть-чуть, без хулиганства и насилия.

– И все?

– И все.

– А для чего тебе?

– Ну, это, извини, не твое собачье дело. То есть я хотел сказать, что это тайна. Нам, вождям народов, без нее нельзя. Согласен?

– Согласен.

– Правда, у меня еще одно условие, – как бы между делом уточнил Мурчавес.

– Какое? – сделал брови домиком Псаревич.

– Ты никому заранее не говоришь насчет котов. Точнее, вообще не говоришь.

– А как?

– Ну, как-нибудь устрой, не знаю. Ты же умный. Натрави своих ребят, но только слегка, без особого зверства. А потом их осади и уведи обратно.

– Ну, я даже, этсамое, не знаааю, – проныл Псаревич. – Мы, собаки, врать не люююбим.