Читать книгу "Власть - Николай Стариков"

Голосование еще только будет, а товарищ Хрущев «позволяет себе» говорить о его результатах как уже о вполне решенном деле. И в своей речи поздравляет людей, за изменение статуса которых депутаты Верховного совета СССР пока не голосовали. Ведь это был не единичный случай, это была система. Хрущев вел себя все более непредсказуемо и все более развязно. Не уважал никого. Интересная деталь: за несколько месяцев до этого, в апреле 1964 года, отмечалось 70-летие Хрущева. «Приветствие ЦК, фотографии в газетах и журналах, присвоение звания Героя Советского Союза. Торжественный обед в зале для приемов Кремлевского дворца съездов… Славословия в адрес Хрущева становились почти нормой. Было, пожалуй, только одно отличие: без прежних эпитетов — “великий”, “мудрый”, на “гениальный” не решались даже сверхподхалимы. Портреты появляются не сами по себе, а только по определенной команде. Вырабатывалась, укоренялась установка на возвеличение должности Первого секретаря и его имени. В газетах тоже шло непрестанное цитирование», — напишет об этом времени зять Никиты Сергеевича Алексей Аджубей.[54]

Окончательное решение действовать — убирать Никиту Сергеевича от руля — было принято во время его отдыха на море, а реализовано в Москве. Официальная версия гласила, что произошло это на пленуме ЦК КПСС по просьбе самого Хрущева «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья» после коллективного обсуждения вопроса о его «стиле и методах руководства».[55]13 октября 1964 года в Кремле началось заседание Президиума ЦК КПСС. Прилетевший из Пицунды в сопровождении Микояна Хрущев занял место председателя. Слово взял Брежнев. Следом за ним и другие высокопоставленные товарищи начали обвинять «первого» и перечислять его прегрешения. 14 октября ситуация продолжилась. Обвинения, с которыми выступали высшие руководители партии, говорили о том, что своим поведением, заносчивостью и хамством Хрущев полностью «убил» их уважение и любовь. Химии его власти больше не было.

«О планировании — коллективно надо решать, а не единолично решать. Последнее заседание о плане, мы ничего не поняли. Ответственность и права республик: ответственность есть, а прав нет», — высказался товарищ Шелест.[56]

«За 3,5 года [я] не имел возможности высказать свое мнение; окрики, оскорбления», — говорил товарищ Воронов.

«Самомнение непомерное… “Правда” — это семейный листок т. Хрущева… Резкостью — оттолкнули от себя», — заявил товарищ Шелепин.

«Мнение других т[оварищей] ничего не значит. Грубые оскорбления. Вы пытаетесь нейтрализовать замечания», — не сдержался товарищ Кириленко.

«Вы грубите с кадрами», — сказал товарищ Ефремов.

«Практически невозможно высказать иное мнение. Оскорбительно относитесь к работникам», — критиковал товарищ Суслов.

«Все берет на себя, нетерпимость к мнению других», — негодовал товарищ Гришин.

«Надоели реорганизации… Товарищей унижаете», — покачивал головой товарищ Рашидов.

«В последнее время захотел возвыситься над партией, стал груб… Сталина поносите до неприличия», — обижался товарищ Полянский.

Против Хрущева выступили все присутствующие, кроме одного — Анастаса Микояна, предложившего оставить Никиту Сергеевича во главе партии. В итоге Хрущев согласился уйти по-хорошему, без обвинений в «антипартийной деятельности» и сказал: «Не прошу милости — вопрос решен. Я сказал т. Микояну — бороться не буду… Радуюсь — наконец партия выросла и может контролировать любого человека. Собрались и мажете г**ном, а я не могу возразить».[57]В итоге в СССР появился еще один пенсионер союзного значения.[58]Вот так в нашей стране произошла смена руководства.[59]Брежнев, которого многие рассматривали как некую компромиссную и проходную фигуру, встал у руля государства на долгие 18 лет. Его Химия власти устраивала народ, который был доволен повышающимся уровнем жизни, отсутствием хрущевских метаний и поиском договоренностей с США. Ею была удовлетворена и элита — период брежневского правления стал золотым временем для партийных функционеров. Никакой ответственности при полноте власти…

Чтобы соблюсти историческую справедливость, помимо примера из советской истории, приведем пример из царского периода. Наиболее громкий государственный переворот этой эпохи — убийство государя Павла Петровича с последующим воцарением его сына Александра. Леониду Ильичу Брежневу не нужно было ничего придумывать: Хрущев разбавлял свою Химию власти собственными же действиями. Заговорщикам против императора Павла также не было нужды клеветать: взбалмошный император то награждал, то карал, и понять, когда произойдет первое, а когда второе — не было никакой возможности. Свой норов будущий «бедный Павел» продемонстрировал в первые дни царствования. Сразу после смерти матери-императрицы он повелел достать из могилы гроб отца императора Петра III и, возложив на его череп корону, заставил тогдашнюю элиту двинуться за траурной процессией в Петропавловский собор, где произошли похороны и Петра и Екатерины (то есть мужа и жены).[60]Бывшие фавориты немедленно оказались в опале. Новая элита также не была спокойна за свое положение. В этом смысле показателен пример одного из главных заговорщиков против Павла I — графа фон Палена. Он был назначен еще при Екатерине II курляндским генерал-губернатором и произведен в генерал-поручики. Помощь ему в этом оказал любовник императрицы Платон Зубов. Когда уже при Павле Пален демонстрировал знаки внимания бывшему благодетелю при его проезде через Курляндию, он попал под опалу нового императора и был отправлен в отставку. Через полгода его вновь призвали на службу, при этом вышло так, что немилость стала стартовой точкой нового витка карьеры Палена. Император неожиданно назначил его командиром Конной гвардии и инспектором кавалерии. Всего через несколько недель после этого Палену жалуют чин генерала и назначают на должность петербургского генерал-губернатора, возводя в графское достоинство. Это продвижение и позволит ему в дальнейшем осуществить заговор против царя. Перемещения вверх при взбалмошном руководителе приводят не к безусловной верности протеже, а к опасениям за смену их приоритетов. Что может произойти в любую минуту. Проекция будущего становится расплывчатой. Химия власти улетучивается, а вместе с ней — и преданность первому лицу…