Читать книгу "Мешок историй про шалого малого - Александр Мешков"

Эта необыкновенная вибрация долго не получалась у Эдика. Но он разгадал секрет этого приема. Вибрация у всех скрипачей разная, и она является такой же индивидуальной чертой музыканта, как подвижность пальцев или его своеобразное умение воспринимать музыку и воспроизводить ее. И вот Эдик уже три дня, словно младенец только что научившийся ходить, в одиночестве потрясал самого себя своей вибрацией на кухне. Ах, что это был за концерт! Жаль, что Ридинга отчего-то не исполняют великие музыканты! А чего только стоит третья часть, самая веселая, праздничная и танцевальная, она похожа на венгерский свадебный танец. Но мама не дослушала до третьей части.

— Замечательно, сынок, — она снова чмокнула его в щеку, — Прости! Сейчас я побежала, а то у меня репетиция хора. А потом, вечером, ты мне еще поиграешь.

Она нежно поцеловала его и выскочила, легкая, эффектная, пестрая, как бабочка махаон.

3.

Эдик печально вздохнул: он знал, что вечером никто не послушает его игры. Мама приедет, как всегда, поздно ночью, когда он будет спать. Потому что она после вечернего спектакля поедет еще петь в ресторан и после ресторана как карта ляжет. А утром опять убежит, второпях чмокнув его в щеку, на ходу поедая бутерброд. А кроме мамы, у Эдика и не было слушателей. Игорь Иванович — преподаватель по специальности, с отвращением слушал игру своих учеников. Для него, бывшего солиста оркестра, а потом ресторанного скрипача, игра учеников была невыносимой пыткой…

Скрипка была мечтой Эдика примерно лет с пяти. Он сам выбрал ее среди многих других инструментов. Он прочитал книгу о великом скрипаче Генрихе Венявском, когда ему было шесть лет. Он слушал записи великих скрипачей…

И вот однажды мама возвратилась с работы загадочная и таинственная, с большим пакетом.

— Ну, разворачивай! — сказала она Эдику. Эдик развернул и увидел ее! Скрипку! Молчаливая и скромная, словно невеста, она лежала в футляре, на сиреневом бархате. Предмет его ночных грез! Он тут же, взяв смычок и приладив скрипку к подбородку, стал играть, но слышно было лишь шипение. Эдик чуть не расплакался. Скрипка безмолвствовала. Это потом он узнал, что надо поднять струны на подставку, натереть смычок канифолью. В музыкальную школу он поступил без труда, спев на прослушивании неаполитанскую песню «О соле миа» на языке оригинала. «Че белла коса на джурнэта эсоле…» У него обнаружился абсолютный слух. В школе с первых же уроков он стал проявлять себя как самородок, рожденный для скрипки. Правда, Эдик не предполагал, что в карьере музыканта ему придется столкнуться с трудностями этического порядка. Дело в том, что мальчишки в их пролетарском районе презирали скрипачей, пианистов, флейтистов, балалаечников и прочих «интеллигентов сраных», считая их людьми второго и третьего сорта. Зато в почете были боксеры, борцы, сыновья и братья криминальной братвы и просто драчуны. Завидев Эдика, дворовые пацаны окружали его, кричали ему в лицо, ставшее вдруг обидным нецензурным слово «Скрипач! Скрипач!». Они дергали его за полы пальто, давали ему пендаля, надвигали ему вязаную шапку на глаза, кидали в него снежками, грязью и просто камнями. Эдик спустя некоторое время даже стал сомневаться в правильности выбранного им пути.

4.

Закрыв за мамой двери, Эдик загрустил. Он ожидал более ощутимого эффекта от своего достижения: восторга, слез умиления, аплодисментов. Он некоторое время неподвижно лежал на диване, глядя в потолок. Прошел час, затем другой. Когда стрелки часов подошли к одиннадцати, Эдик стал потихоньку собираться. Он уложил скрипку в футляр, аккуратно накрыл ее сверху бархатной тряпочкой. Руками пригладил непокорные кудрявые вихры, взял футляр и, закрыв дверь на два оборота ключа, спустился во двор. Ярко светило солнце. Неугомонные и горластые мальчишки играли в футбол. Завидев Эдика один из них, его ровесник, худой и конопатый, похожий на бездомного, помойного кота, Цыков Вовка, стоявший на воротах, закричал противным голосом в си миноре: «Скрипа-а-а-а-ч-а-ч-ч-ч!». Но тут мяч влетел в ворота, и он заткнулся. Относительно благополучно миновав футбольное поле, Эдик подошел к двухэтажному полуразвалившемуся бараку. На него уныло глядели пустые глазницы безжизненных окон. Стекол в них давно не было, их бережливо вытащили и пропили хозяйственные мужики из ближайших домов. Барак должны были снести со дня на день. Оглянувшись и не заметив никого вокруг, Эдик зашел в единственный подъезд, без двери, пропахший мочой и помоями, открыл скрипучую дверь подсобки, где еще валялись черенки от лопат и грабель, детская коляска без колес, встал на деревянный ящик, подтянулся и запихнул футляр со скрипкой в глубину полки. Отошел, убедился, что инструмент не видно, и вышел на улицу. Эдик торопливо прошел два квартала и исчез в подъезде точно такого же барака. Он легко взлетел на второй этаж и дробно постучал в двери.

— Эдик? Ты? — услышал он надтреснутый женский голос.

— Я! — ответил он.

— Открыто! Я в ванной! — донесся до него тот же некрасивый голос, похожий на крик ночной птицы.

5.

Эдик вошел в полутемный коридор и разулся. Прошел в маленькую, плотно заставленную мебелью комнатку. Сквозь толстые малиновые портьеры с улицы пробивались солнечные лучи, образуя волшебные, сказочные, причудливые мечи из пыли. На стенах многочисленные фотографии, изображающие одну и ту же маленькую женщину в различных театральных костюмах. На одних она была в костюме амазонки, на другом в индийском национальном костюме, на третьем снимке женщина была в наряде сказочной царицы. Над столом нависал тяжелый, старинный тряпичный абажур. Вся мебель в доме дышала былинной стариной. Даже массивный диван, на котором сидел Эдик, казалось, помнил рябую жопу Сталина.

— Я ждала тебя, Эдуард, — маленькая женщина, высотой полтора метра, пятидесяти лет, вытирая синим, махровым, полотенцем обесцвеченные перекисью волосы, вошла в комнату. — Ты голоден?

— Нет, — лаконично ответил Эдик, не глядя на хозяйку.

— Ты чем-то огорчен?

— Нет.

— Как мама?

— Хорошо.

— Ты передал ей привет в прошлый раз?

— Да.

— Ты сегодня немногословен, Эдуард. Книжку мою прочитал про Незнайку?

— Читаю. Она на украинском языке. Мне надо привыкнуть.

— Ну и как?

— Смешно. Украинский язык смешной.

— Я сегодня получила от Вадика письмо. У него все хорошо. Коллектив очень порядочный. Хорошая библиотека. Только Интернет не работает. Район спокойный. До райцентра всего двадцать километров. На другой стороне речки — Афганистан. И он по утрам видит, как пастухи гонят овец на выпас, представляешь? Ты в парке хочешь покататься на машинах?

— Хочу, — ответил Эдик.

— Тогда посиди, пока я соберусь. А потом мы в кафе посидим, мороженое в кафе покушаем. Да? Хочешь в кафе?

— Да.

Хозяйка вышла. Он услышал, как она запела своим контральто с глубокой вибрацией: «Нет смысла в ваших чувственных реча-а-а-а-ах! Абсурдны и нелепы ухищренья парадии-и-игмы!!»