Читать книгу "Книги лжепророков - Александр Усовский"

Хм, хороший вопрос…

— Утром буду, как штык. А пока полежать бы часов десять… — Чёртовы обломки зубов ужасно мешали говорить, язык то и дело царапался о них; было не столько больно, сколько неприятно.

Алекс кивнул.

— Завтра утром и решим; может, сразу поедем, а может — ежели тебе будет не шибко комфортно — подождём денек, над нами не каплет. Гут?

Одиссей кивнул, соглашаясь.

В коридоре мелькнул белый халат — и в сопровождении сержанта в арестантскую вошёл пожилой коренастый врач с усами а ля Пилсудский, всем своим видом внушающий уважение к медицине вообще и к гарволинским эскулапам — в частности.

Медицинский осмотр много времени не занял. Послушав Одиссея, внимательно исследовав его ротовую полость (а, заодно, заставив хорошенько прополоскать её раствором марганцовки и какой-то вонючей жёлтой жидкостью), задав дежурные вопросы о тошноте и головокружениях (понятно, эскулап подозревал сотрясение мозга), и, выписав пяток разных наружных и внутренних лекарств для заживления его ран — врач признал пострадавшего в драке ограниченно годным к транспортировке на близкие расстояния, то бишь — до Варшавы и Бреста. Затем они по несколько раз расписались в разных полицейских протоколах, подписали отказ в возбуждении дела по факту избиения, а напоследок (уже у крыльца полицейского участка, за кустом акации) Алекс еще и маханул с двумя сержантами и весьма довольным таким решением щепетильной проблемы капитаном по стакану коньяка в знак нерушимой белорусско-польской дружбы.

Одиссей рассмотрел бумагу, выданную для него Алексу в гарволинской полиции. Теперь он Алексей Татаринов, житель города Бреста, коммерсант… Непрошенная горечь подобралась к горлу; неизвестно, кем он станет послезавтра, после пересечения границы — но Александром Леваневским ему уж точно в ближайшие годы не бывать! Он перестал им быть в ту секунду, когда, углядев в ночи возвышающиеся в кузове арендованного Яношем Фекете грузовичка картонные коробки — сиганул вниз с третьего этажа тюремной больницы, немало опасаясь промахнуться. С этого момента Александр Леваневский на долгие десять лет становился разыскиваемым венгерской юстицией (а, кстати, и Интерполом) беглым уголовным преступником, и уже никак и никогда, никаким образом не сможет, не рискуя оказаться вновь за решеткой, навестить родной дом и погреться у домашнего очага. Мама, знакомые, родственники, друзья…. Всё это еще только придётся забыть, а потом ещё нужно будет найти в себе силы решительно перечеркнуть тридцать три года прожитой жизни — и начать всё с чистого листа. Знать бы сейчас — сможет ли он сделать это?

Он достал из внутреннего кармана фотографию с надписью на обратной стороне, сделанной почти два года назад карандашом для век. Вот так-то, милая Герди…. Твой Александр Леваневский, которого ты знала раньше — четыре дня назад превратился в бесправного беглеца, растворившегося на просторах Евразии, в неуловимый миф и бесплотный призрак когда-то существовавшего человека; и теперь в твою дверь постучит — если, конечно, ему еще удастся это сделать — совсем другой человек. Узнаешь ли ты его? Примешь ли? Да и захочешь ли принять?

Я очень хочу верить, что произнесенное тобою два года назад в тюремной больнице Будапешта обещание всё еще в силе, что ты по-прежнему ждешь меня, каждый вечер в шесть часов вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Я верю в тебя — и только эта вера заставила меня перешагнуть через оконный пролёт и прыгнуть в казавшийся сверху таким маленьким кузов грузовичка; вера и надежда, порождённая ею. И ещё любовь — потому что нельзя человеку жить без любви; я знаю, что до сих пор жив лишь потому, что люблю тебя, Герди.

Я свободен! Пусть пока наполовину, пусть для того, чтобы окончательно избавиться от угрозы ареста, мне еще предстоит двое суток жить под дамокловым мечом — но главное уже сделано. Я дышу воздухом свободы, одним воздухом с тобой, мой немецкий Рейнеке Лис со стальными глазами…. У нас с тобой есть сын, и поэтому у нас есть будущее — и неважно, под какой фамилией мы будем это будущее строить! Важно другое — я люблю тебя; эта любовь вырвала меня из-за тюремных стен, и я знаю, что она же приведет меня к тебе — рано или поздно. Я не могу пока постучать в твою дверь в доме номер девяносто два по Мартин-Лютер-штрассе, как обещал, в шесть часов — мне надо уладить кое-какие формальности — но я знаю, что очень скоро я сделаю это…. Обязательно сделаю!

Одиссей аккуратно уложил фотографию обратно во внутренний карман куртки, сложил казенную бумагу, положил её в карман брюк — и, вздохнув, направился к гостинице, немного припадая на левую ногу; с этой минуты для него начиналась новая жизнь, и ответ на вопрос, какой она будет — оставался пока за наглухо задернутым пологом мрака неизвестности…

* * *

Подполковник Левченко поднимался на второй этаж Управления, весьма довольный проведённой операцией. Правда, теперь на его голову сваливалась целая куча проблем по легитимизации новоявленного Бондаренко Александра Мирославовича, каковая легитимизация потребует целой тучи вспомогательных документов, начиная от военного билета и кончая справкой из ЗАГСа о расторжении брака — но главное было сделано. То, что у майора Ведрича по этому поводу будет пару недель болеть голова — так на то майор и занимает такую должность; пущай на двоих со своим капитаном выискивают расформированные воинские части, разорившиеся фирмы и канувшие в лето ЖЭКи, чтобы новоявленный гражданин вильной, самостийной та незалежной Украины мог стать добропорядочным членом общества, получив полные права этого самого гражданства, включая возможность избирать и быть избранным…. Если, конечно, таковые права нашему украинскому неофиту когда-нибудь понадобятся. На то майор и получает своё жалованье. А у самого подполковника теперь задача одна, приятная во всех отношениях — доложить Калюжному о блестящей проведённой переброске.

— Разрешите, Максим Владимирович? — спросил Левченко, приоткрыв дверь генеральского кабинета.

— Давай! — генерал махнул рукой, продолжая внимательно и, как показалось подполковнику, без особой радости на лице читать какую-то бумагу.

Когда Левченко вошёл и прикрыл за собой дверь — генерал, отложив в сторону листок с короткой надписью от руки, глянул на подполковника и, потеплев глазами, спросил:

— Удачно?

— Так точно. Сегодня отзвонился на мой оперативный, где-то час назад. Уже три дня в Бресте, два часа назад от Тетриса получил на руки паспорт и деньги.

Генерал кивнул:

— Ну что ж, поздравляю. Куда думаешь его сейчас?

Левченко подумал пару минут, а затем ответил:

— Пусть пока в санаторий какой-нибудь съездит, в море поплавает, процедуры попринимает. У него, кстати, кроме трех пулевых позапрошлогодних — ушиб бедра от падения при побеге, сотрясение мозга и шесть выбитых зубов — от драки. Так что малость подлечиться ему будет в самый раз. Заодно мы пока его хорошенько обустроим на нашей Земле, а то у него сейчас, кроме паспорта, вообще никаких документов нет.

— А зубы-то он в какой такой драке успел потерять? — не на шутку удивился генерал.