Читать книгу "Смертельный холод - Луиз Пенни"

– «А потому, – начал читать Габри, – само собой разумеется, что цвета, как и эмоции, вредоносны. Тот факт, что негативные эмоции имеют свою окраску, не случаен: красный для гнева, зеленый для зависти, голубой для депрессии. Но если сложить все цвета, то что мы получим? Белый. Белый – это цвет божественности, уравновешенности. Цель состоит в достижении уравновешенности. А чтобы достигнуть ее, мы должны удерживать эмоции внутри, предпочтительно под белым слоем. Вот о чем говорит ли-бьен, это достойное древнее учение. Из этой книги вы узнаете, как скрывать свои истинные чувства, как сохранить их в безопасности в этом недобром и субъективном мире. Ли-бьен – это древнее китайское искусство рисования изнутри. Удержания в себе цветов и эмоций. Это единственный способ достижения мира, гармонии и спокойствия. Если мы все станем хранить наши эмоции в себе, не будет борьбы, вреда, насилия, войн. В этой книге я предлагаю мир вам и всей планете». – Габри захлопнул книгу. – Что-то я сегодня не заметил, чтобы ли-бьен в ней победил инь-ян.

Питер рассмеялся вместе с остальными, но при этом постарался ни с кем не встречаться взглядом. В глубине души, под собственным слоем белой кожи Питер был согласен с Си-Си. Эмоции опасны. Эмоции лучше прятать под спокойной и мирной маской.

– Бессмыслица какая-то, – сказала Клара, перелистав несколько страниц и застряв на одном из абзацев.

– А предыдущее не было бессмыслицей? – спросила Мирна.

– Там другое дело, но здесь она пишет, что восприняла эту жизненную философию в Индии. А разве перед этим она не говорила, что ли-бьен – китайская философия?

– Ты что, и в самом деле ищешь там какой-то смысл? – спросила Мирна.

Клара снова погрузилась в книгу. Через несколько секунд ее плечи начали подрагивать, потом к ним присоединилась и спина. Наконец она подняла лицо и посмотрела на озабоченных друзей.

– Что такое? – спросила Мирна у плачущей Клары.

– Имена ее гуру, – проговорила та между рыданиями.

Внезапно Мирна засомневалась, плачет ее подружка или смеется.

– Кришнамурти Дас, Рави Шанкар Дас, Ганди Дас. Рамен Дас. Калиль Дас. Джибран Дас. Они даже ее называют Си-Си Дас.

Клара зашлась от смеха, как и большинство остальных.

Большинство. Но не все.

– Я не вижу в этом ничего плохого, – сказал Оливье, вытирая глаза. – Мы с Габри выбрали путь «Хаген Дас»[30]. И ничего. Хотя и не без трудностей.

– А один из твоих любимых фильмов – «Das Boot»[31], – напомнила Клара Питеру. – Так что ты, вероятно, просветленный.

– Верно. Хотя тут «Дас» стоит спереди.

Клара, расхохотавшись, оперлась плечом о Питера, и в это время прибежал Анри и запрыгнул на них обоих. Перестав смеяться и успокоив Анри, Клара, к своему удивлению, увидела, что Матушка ушла.

– С ней все в порядке? – спросила Клара у Кей, которая провожала взглядом подружку – та направлялась в столовую и к Эм. – Может, мы что-то не то брякнули?

– Нет-нет.

– Мы не хотели ее обидеть, – сказала Клара, садясь рядом с Кейт на место, освобожденное Матушкой.

– Вы ее не обидели. Вы о ней даже и не говорили.

– Мы смеялись над вещами, к которым она относится серьезно.

– Вы смеялись над Си-Си, а не над Матушкой. Она знает разницу.

Но Клара задумалась. И Си-Си, и Матушка нарекли свои бизнесы «Клеймите беспокойство». Они обе жили в Трех Соснах. И обе исповедовали похожие духовные практики. Не скрывают ли две эти женщины нечто большее, чем эмоции?

Выкрики «Счастливого Рождества» и «Joyeux Noёl» затихли в веселой ночи – вечеринка закончилась. Эмили помахала последним гостям и закрыла дверь.

Была половина третьего ночи, и Эмили совсем выбилась из сил. Она медленно прошла в гостиную, опираясь рукой о стол. Клара, Мирна и остальные навели в доме порядок, тихо вымыли посуду, пока она сидела на диване с маленьким стаканчиком виски и разговаривала с Рут.

Рут ей всегда нравилась. Все были изумлены ее первой книгой стихов, изумлены тем, что такая хрупкая и язвительная женщина может творить такую красоту. Но Эм знала. Давно знала. Она среди прочего и этим поделилась с Кларой. Клара видела то, что было недоступно другим, и по этой причине Эм прониклась к Кларе симпатией с самого первого дня ее появления в деревне. Тогда Клара была молодая и самоуверенная, нетерпимая и талантливая. Клара была похожа на того мальчонку из «Шестого чувства»[32], только видела она не призраков, а доброту. Что само по себе было несколько пугающим. Ведь видеть зло в других людях так утешительно, это дает нам множество предлогов и извинений, чтобы вести себя не лучшим образом. Но доброта? Нет, способностью видеть доброту в других наделены только выдающиеся люди.

Впрочем, Эм было известно, что во многих людях, сколько ни ищи, доброты не найдешь.

Она подошла к проигрывателю, выдвинула ящик стола, осторожно извлекла оттуда одну шерстяную варежку. Под ней лежала пластинка. Она поставила пластинку и протянула руку к кнопке «пуск» – палец ее был изогнут и чуть подрагивал, словно в пародии на Микеланджелово «Сотворение мира». Потом она вернулась к дивану, осторожно держа варежку, словно в ней все еще оставалась рука.

В спальнях почивали Матушка и Кей. Уже долгие годы три подружки собирались в канун Рождества и праздновали этот день на свой собственный тихий манер. Эм подозревала, что это ее последнее Рождество. Она подозревала, что и для Кей это Рождество будет последним. А может, и для Матушки. Два тридцать.

Заиграла музыка, и Эмили Лонгпре закрыла глаза.

В одной из спален Матушка услышала первые ноты Концерта для скрипки с оркестром ре мажор Чайковского. Матушка слышала этот концерт только в канун Рождества, хотя когда-то это была ее любимая музыка. Когда-то этот концерт был для них особенным. Для Эм в первую очередь, но это было естественно. Теперь они слушали эту музыку только раз в году – ночью в канун Рождества. Сердце Матушки разрывалось, когда она представляла себе свою подругу в одиночестве гостиной. Но она очень любила и уважала Эм, а потому не могла лишать ее этого времени наедине с ее скорбью и ее сыном.

К тому же в эту ночь у Матушки была своя скорбь, которая и составляла ей компанию. Она снова и снова повторяла: «Клеймите беспокойство, клеймите беспокойство». Но эта мантра, утешавшая ее много лет, вдруг утратила смысл, ее сила была украдена этой ужасной, извращенной пародией на женщину. Черт бы побрал эту Си-Си де Пуатье!

Кей ворочалась в постели. Даже повернуться на другой бок было невыносимо мучительно. Ее тело отказывало. Испускало дух – вот как это называлось. Правда, на самом деле происходило противоположное. В духа, в призрака превращалась она сама. Кей открыла глаза и позволила им приспособиться к темноте. Издалека до нее доносились звуки концерта Чайковского. Музыка словно входила в ее мозг не через уши, которые с каждым годом слышали все хуже, а через грудь и прямо в сердце, терзаемое нотами. Это было почти невыносимо. Кей сделала глубокий хрипловатый вздох и чуть не крикнула Эмили, чтобы та выключила музыку. Выключила эту божественную музыку. Но она промолчала. Кей слишком любила подругу и не могла лишить ее этих минут с Дэвидом.