Читать книгу "Маленький парашютист - Татьяна Чекасина"

– Ладно, я на печке посплю.

Когда мальчишка убежал, Зина сказала невесело:

– Каково Анне? Ты, Надя, не знаешь… Это такая бабка…

– Какая?

– Да жуткая!

– Тсс, может, она слышит, – растерялась Надя.

Солнце покраснело над берёзовым холмом, под окнами от предгрозового томления до земли склонилась узорной листвой калина. Старуха лежала неподвижно и вдруг открыла глаза. Смотрела в потолок. Потом, словно не найдя чего-то там, на потолке, перевела взгляд вбок, но голову так и не повернула. Надя сказала:

– Глядит!

Глаза у старухи были иссиня-серые, понятливые. Они казались случайными на жёлтом неподвижном лице.

– Ну, бабуся, ты в полном сознании! – сказала Зина безо всякой радости.

– Баушка, а баушка, ты говорить-то можешь? – спросила Надя участливо.

Плотно сжатый, ломкий рот тихонько дёрнулся, и в сморщенном горле пискнуло, словно прочистилось оно:

– Ма-ленько.

– Ну и ну! – Зина пошла к дверям.

…Анна плакала в огороде, в лопухах. Этого от неё никто не ожидал. Она – член фабкома, специалист, без которого не может работать местная фабрика. Анна обшивает стулья. Двадцать лет изо дня в день. Теперь ещё – защита прав рабочих… В пиджаке и в косынке на митингах, на трибунах. Дом у Анны Булошниковой хороший, сын учится в техникуме, муж – не пьяница. И чтоб Анна плакала… Зина пришла поддержать, но стояла молча, нервно лузгая семечки. Анна вспомнила всё, но особенно тот холодный день, когда родился Вовка. Из роддома было некуда. У Анны в бараке, в комнате пять человек. Они с Ваней надеялись, что с ребёнком свекровь не прогонит… Стучали долго, не открыла. Только мелькнуло в окне белое лицо. Тогда оно было полное, молодое. А дом какой был! И одна во всех комнатах! Потом, когда решили строиться, Ваня впервые после той ночи пошёл к матери, мол, у неё в ограде полно кругляка, как раз, на сруб. «На что ей? Может, отдаст?» Не отдала. «Баню буду новую ставить». И поставила. Издали блестела баня крышей. Квартиру обещали Анне, не дали: перестало государство квартиры людям давать. Стали они строиться. Строили, строили, все жилы вытянула рассрочка. Ваня на трёх работах крутился, слёг, инвалид теперь. Всё припомнила Анна у бани в лопухах… Но тот вечер, лицо в окне…

– Она в сознании? – спросила осипшим голосом.

– В полном, и говорит к тому ж…

– Как же я ей в глаза смотреть буду?

– Ты, что ли, в чём виновата перед этой ведьмой! – поразилась Зина.

Анна помолчала.

– Мне за неё неловко, – сказала спокойно. – Как ей теперь от меня добро принимать?..

Пришёл Ваня.

– Эх, понимаю я тебя… И денег так мало! Ведь она, когда к сеструхе уезжала в этот Ташкент, дом продала. Какой был у нас дом! Отец, царствие ему небесное, ставил…

Над посёлком и над лесом потемнело. По огороду пронёсся тревожный ветерок. Калина под окном встрепенулась, ожила, надулась зелёным парусом навстречу надвигающейся непогоде.

– Ладно, хватит ныть, она, наверное, с дороги не ела, – сказала Анна, – и… вообще… Чего рассусоливать, человек же, – поднялась, отряхнула деловой пиджак и пошла между грядами в дом…

На ком держится мир. Послесловие автора

Одна коллега, побывав у меня в гостях, сказала: «Ты счастливый человек, хорошая семья, все весёлые… Откуда же у тебя такие трагические новеллы?»

Иной раз я и сама с удивлением думаю: откуда?

Но когда начинаю вспоминать и разбирать все страницы своей жизни, то вижу, что восприятие жизни как трагедии для меня, пожалуй, ближе, чем безоглядный оптимизм. Конечно, дома, в семье, среди родных людей, любой человек выглядит защищённым.

Но моя жизнь определённого периода была полна драматизма. Это период сбора материала. Весь основной материал для своих произведений писатель берёт из первой трети своей жизни. Именно так и произошло со мной. После этого уже пошла немного другая жизнь, не столько кинетическая, сколько пригодная для осмысления.

Первый рассказ в этой книге под названием CR был написан очень давно и проецирует давние события на современность. И проекция сия, увы, точна, как в математике. То, что произошло давно, и теперь в точности так: охотники за чужой жилплощадью процветают. То есть, не всё, что было пережито давно, является каким-то устаревшим продуктом. Всё зависит от вечности или невечности темы.

Вечные темы меня всегда находили сами. Одно время они будто устроили на меня охоту. В результате немало произведений, где добро и зло, трагедия и мечта, переплелись и дали сплавы, которые живут и живут…

В книге «Маленький парашютист» собраны вещи, которые никакое время не берёт.

Вот, например, «Помолвка». Это мой собственный ремейк моей же новеллы. Само то, что ремейк удался, что он был прост в исполнении, говорит только о том, что как раньше, так и теперь существуют такие мужчины, которые хотят плюсом к автомобилю и зеркальному потолку в ванной приобрести живую красивую женщину. И тут уже дело самой женщины: продастся она или нет.

Из «Помолвки», от её главного персонажа Антонины, у которой пропал без вести жених (ушёл служить в армию в Афганистане), переход довольно плавный к другому афганцу, но не только не пропавшему без вести, но вернувшемуся, вроде бы, благополучно с войны. В новелле «Ах, мой милый Августин…» этот вернувшийся с войны Митя Феденёв, будто и не вернулся оттуда. Он такая же потеря войны, как и его друг, погибший на этой войне. Помню, как на вечере в Центральном доме литераторов я читала эту новеллу, а в аудитории оказался врач. Он потом во время обсуждения доказал, что мой Митя Феденёв пережил синдром войны, так это называют врачи. Я не сделала это специально, просто шла за логикой характера этого человека. Афганистан, и то, как туда попадали на войну, прошёл через моё сердце, потому что туда чуть было, не угодил мой сын, совершенно случайно не попавший на эту войну, зато с точно таким же синдромом войны оттуда вернулся его друг.

В книге «Маленький парашютист» есть профессиональный парашютист Коля Пермяков. У него был прототип. Тоже профессиональный парашютист, который был влюблён в меня, не понимая, что этой корреспондентке, то есть, мне, он стал безразличен ровно с той секунды, как пролепетал все слова, нужные для газетной заметки. Коля Пермяков попадает в капкан собственного чувства, собственной любви. Эта новелла вобрала в себя множество смыслов, в том числе и один из моих главных смыслов. Меня всегда интересовала проблема самовнушения, самогипноза и просто внушения и гипноза. Ситуация, в которой оказался Коля Пермяков, практически смертельная. И каждый может в такую попасть, потому, что на всякого гипнотика в этой жизни есть своей гипнотизёр.