Читать книгу "Жунгли - Юрий Буйда"

- Ни хера себе! – хрипло прошептал Крокодил Гена.

- Помоги, зараза! – закричал Штоп, хватаясь за гроб. – Что же, мне одному, что ли, тащить его? Лопату возьми! – приказал он дочери. – А ты фонарь!

Гальперия схватила большой фонарь и бросилась вниз по лестнице.

Штоп и Гена вынесли гроб в сад за домом и остановились.

- Куда теперь? – спросил Гена.

- Туда давай, – приказал Штоп. – Под яблоню!

- Это груша.

- Под дерево на хер неси! – зашипел Штоп. – Умник мне тут нашелся!

- Папа, так же нельзя, – заволновалась Камелия. – Это же не по закону, папа!

- Папа! – передразнил ее Штоп. – Вот умрешь сама – тогда и будешь мне командовать. Дай сюда лопату!

Крокодил Гена сбегал домой за второй лопатой.

Женщины спрятались под зонтами, а мужчины принялись копать яму.

- Не жалей! – прохрипел Штоп. – Рой как для себя!

Они яростно, безостановочно копали под дождем около двух часов, наконец Штоп выпрямился и сказал: «Хватит».

- Неси дрозда сюда, – сказал он Камелии.

- Пингвина, – пояснила Гальперия. – Неси, неси, не спрашивай!

Камелия побежала домой.

- На тебе нитки сухой не осталось, – сказала Гальперия. – Простынешь, Алеша.

- На хера мне нитки? – Штоп мотнул головой. – Нам нитки не надо. Давай, Геннадий Крокодилыч, опускай!

Они на ремнях опустили гроб в яму, забросали землей, сверху поставили деревянного обшарпанного пингвина.

- Он его любил, дрозда этого, – сказал Штоп, шмыгая носом. – Пошли, что ли.

- Куда еще? – испугалась Камелия.

Но Штоп не ответил. Он подошел к чугунному Сталину, стоявшему у забора под зонтиком, и уставился на него с ненавистью. Гальперия попыталась взять его под руку, но он оттолкнул ее. Расстегнул штаны и стал мочиться на памятник.

- А теперь ты, Геннадий!

- При бабах ссать не буду, – сказал Крокодил. – Да и не хочу.

Штоп обернулся, посмотрел на него страшно, перевел взгляд на дочь.

- Я не могу! – закричала Камелия. – Я женщина!

- Ладно, я за нее. – Гена расстегнул штаны. – Отвернитесь там!

Когда он сделал дело, Штоп плюнул на памятник.

- Пидорас! – Он пнул чугун ногой. – Какой ты на хер Сталин! Ты Достоевский! Достоевский ты, сучара!

- Достоевский хороший писатель, Алеша, – сказала Гальперия.

- Достоевский он, сучара! – закричал Штоп. – Не Сталин, а Достоевский, сучара! Ясно? Тебе ясно мне тут? Достоевский!

- Хорошо. – Гальперия кивнула, беря его под руку. – Хорошо же.

- Пошли теперь помянем его, – с облегчением сказал Штоп.

Через два дня Галина Леонидовна сделала аборт, ничего не сказав об этом Штопу. После этого, хотя и неважно себя чувствовала, она с раннего утра стала уходить из дома, а возвращалась как можно позднее, чтобы не встречаться со стариком. Километрах в двух от Жунглей был лесок, туда она и уходила. По выходным здесь бывало шумно: сюда наезжали любители шашлыков с детьми и собаками, но по будням тут никого не было.

Чтобы не думать о Штопе, Франце-Фердинанде и нерожденном ребенке, она брала с собой справочник по пунктуации Розенталя, устраивалась на полянке, на каком-нибудь поваленном дереве, и читала об однородных и неоднородных определениях, об однородных членах предложения, соединенных двойными и парными союзами, о дефисном написании повторяющихся слов… Приближался учебный год, нужно было подготовиться к урокам. Что там ни говори, а Галина Леонидовна была хорошей учительницей.

Утром в воскресенье лес был пуст. Галина Леонидовна читала раздел о знаках препинания при словах, грамматически не связанных с членами предложения, но думала о втором законе термодинамики, обо всех этих телах с высокой и низкой температурой, о Штопе и Франце-Фердинанде, даже о Камелии думала, а еще о любви, которой она, похоже, так и не встретила. Встряхнулась, перевернула страницу. «Рана моя медленно заживала, но собственно против него у меня не было никакого дурного чувства», – прочла она, отметив, что в данном случае слово «собственно» запятыми не выделяется, поскольку является не вводным, а членом предложения. Она захлопнула книгу, отшвырнула сигарету и слепо пошла в заросли, с отвращением думая о запятых, потому что не было ничего омерзительнее запятых и слов, грамматически не связанных с членами предложения. Схватилась рукой за горло, мотнула головой, уткнулась в дерево и замерла.

На полянке спиной к ней стоял Штоп. Хватаясь руками за ветки и глупо, по-киношному приседая, Галина Леонидовна обогнула полянку и увидела лицо старика. Оно было, как всегда, полувыбрито и воспалено. В правой руке у Штопа был топор, левой он опирался о высокий пень.

- Ну что, Сука Ивановна, – зловещим голосом произнес он, – допрыгалась, сучара? Ну так вот!

Он взмахнул топором, ударил и отпрянул, осел. Гальперия бросилась к нему. Штоп попытался что-то сказать, но лицо его вдруг стало белым, он повалился набок, его вырвало. Из раны хлестала кровь.

Подвывая от страха, Гальперия сорвала с головы косынку, свернула жгутом и перетянула его левую руку, стараясь не смотреть на отрубленную кисть, которая валялась на земле у пня.

- Сучара, – пробормотал Штоп. – Ну и сучара…

Гальперии наконец удалось остановить кровотечение. Штоп трясущейся рукой достал из кармана алюминиевую солдатскую фляжку.

- Открой, – приказал он хриплым голосом.

У Гальперии тоже тряслись руки, и она с трудом отвинтила крышку.

Штоп глотнул, еще и еще раз. Запахло сивухой.

- Варенья нет, – прохрипел он, – сейчас бы пуншику сделать… милое дело пуншик, сердечное на хер…

- Алеша, боже мой, зачем?

- Да сука она, – сказал он. – Сволочь стала, а не рука…

- Рука?!

- Ну а кто же? Не я же. Рука, конечно. Я спать ложусь, а она мешает, я туда, а она не туда, я сюда, а она, сучара, поперек…

Гальперия затрясла головой. Ей показалось, что Штоп сошел с ума. Она по-прежнему боялась взглянуть на отрубленную кисть.

- Пойдем. – Она помогла ему встать. – Домой надо… в больницу… держи вверх, чтобы кровь не вытекала…

- Спать мешает, жрать мешает, ссать мешает… все штаны себе на хер обоссышь, пока поссышь, а все из-за нее… Как Фердинанд помер, так она себя тут мне и проявила. Хуже Сталина. Хуже Достоевского, сучара. За волосы дергает. В дверь не дает пройти. Ты понимаешь? – Он остановился, снова выпил из фляжки. – Я в дверь, а она встанет поперек и не пускает! Ну не сучара? Сучара, – с удовольствием сказал он. – Перхоть болотная. Ночью проснусь, а она мне в лицо, в лицо, в лицо! Так ведь можно и без глаз остаться…