Читать книгу "Тропами северного оленя - Мариуш Вильк"

— А я чувствовала, что если на меня снова накатит, я эту мебель топором изрублю.

Ловозеро Елисеевне не по душе. Ни моря, ни привычной с детства семги (здесь ловят только озерную рыбу). У них в Семиостровье говорили, что выдать девушку за ловозерского саама — все равно что важенку под нож пустить. Но только это в книге лучше не писать, а то местные живьем съедят.

— Не волнуйтесь, я пишу по-польски. Никто этого не прочтет.

Лишь выйдя на пенсию, она переселилась к матери. Тогда и занялась рукоделием. Многому научилась дома, вернее, в тундре. Там их с детских лет приучали к работе — не то что сегодня. Шатаются сопляки без дела с утра до вечера, только и зыркают, где бы «сникерс» стырить. Наверное, поэтому саамы сделались такими ленивыми.

— Думаю, это проблема не одних только саамов, — вступился я за соотечественников Анастасии Елисеевны. — В русском Заонежье, где я прожил последние четыре года, подростки тоже предпочитают пить пиво на пристани в ожидании туристов, а не трудиться. А ведь когда-то Заонежье славилось своими ремеслами. Сегодня все продается на рынке, так охота была маяться?

— Во-первых, не всё… Например, душу, которую женщина вкладывает в яры, когда шьет их вручную, ни на каком рынке не купишь. Кто знает, что больше греет мужчину в тундре — олений мех или женская энергетика? Во-вторых, художественные промыслы хранят в себе саамский дух. Взгляните на эти старинные узоры, — Елисеевна показывает мне фото своей коллекции. — Это же зашифрованные в орнаменте северные мифы. Даже если сегодня мало кто умеет прочитать эти рисунки, их сила обязательно поможет.

Сначала было непросто. Давали себя знать годы коммунистической уравниловки. Старинные узоры и навыки утеряны. Всему пришлось учиться заново. К счастью, еще живы были старые мастерицы: Прасковья Захарова, Мария Конькова, Ольга Данилова. Хуже обстояло дело с узорами. Анастасия Елисеевна ходила по домам, просматривала старые фотографии. По фрагментам собирала. Очень помогли сонгельские саамы, вывезшие традиционную саамскую одежду в Финляндию, куда бежали во время финско-советской войны в 1938 году — благодаря им многое удалось воссоздать. В 1990 году Анастасия Мозолевская открыла курс мягкого рукоделия в ловозерском ПТУ. Это был перелом! Тремя годами позже на выставке «Art Arctica» показали первую часть саамской коллекции: одежду жениха и невесты, парадную упряжь, комплект головных уборов. С этой выставкой они объехали Швецию, Гренландию, Канаду и Аляску. Вернувшись, организовали кустарный цех «Чепас саами», то есть «Саамские мастера». Анастасия Елисеевна руководила им на протяжении десяти лет. В 2003 году вместе с Екатериной Мечкиной написала учебник «Саамское рукоделье». Еще пополнить коллекцию — и можно спокойно умирать.

— Расскажите мне, как выделывают оленью шкуру.

— Освежевав оленя, шкуру очищают от жил и жира и закапывают в снег. Снег тает, и шерсть выпадает сама. Для дубления используют древесную кору. Ольха придает коже красный оттенок, береза красит ее в коричневый цвет, ива — золотит. Кору собирают весной, когда соки только начинают кружить по стволу дерева. Сушат, измельчают, кладут в медный сосуд и заливают колодезной водой. После закипания охлаждают до температуры 25–35 градусов Цельсия. Кожу вымачивают в этом отваре полсуток. Потом специальным костяным скребком очищают от остатков жил и заливают свежим отваром еще на сутки. Затем кожу отжимают, сушат на воздухе — в тени! Как высохнет, разминают ладонями, пока она не станет эластичной, мягкой. Из такой кожи можно сшить голенища для тоборок (вид летней обуви. — М. В.), путевые мешки, ножны, кисеты и тапочки. А наши мужчины плетут из нее арканы.

— Вот тут на столе кожа розоватого оттенка. Откуда такой цвет?

— Это мое изобретение. Розовый цвет придает коже настойка сухого околоцветника морошки.

— С мехом, наверное, больше возни?

— Ну, мех бывает разный — в зависимости от возраста животного, части тела и времени года, когда снимали шкуру. Пыжик — мех месячного теленка, обычно используемый для шапок. Неблюйку сдирают с трехмесячного олененка, из нее можно шить зимнюю одежду. Выросток, шкура полугодовалого оленя, служит для производства замши высшего сорта. Постелью мы называем зимний мех взрослого животного, предназначенный на роввы (спальные мешки). Койбы снимают с ног оленя на меховые ботинки или рукавицы. Подошвы делаем из лобаша, то есть меха со лба оленя или из щеток над копытами. Чтобы приготовить закваску для выделки меховых пластин, надо разварить печень молодого оленя и разминать руками, пока не получится однородная масса…

Ура, наконец-то вспомнил! Это у Василия Розанова я когда-то прочитал, что тайна писательства — в кончиках пальцев. Но разве писательство не сродни рукоделию? Сперва следует размять пальцами реальность (например, печень оленя) и лишь потом сшивать сюжет.

23 марта

Татьяна Леонидовна заведует отделом краеведения в местной библиотеке. Страстная энтузиастка своего дела, она с самого начала активно мне помогает. Татьяна Леонидовна считает, что иностранцу саамы расскажут больше. Потому что не раз слышала от местных старух, что они скорее унесут саамские тайны с собой в могилу, чем передадут их русским. Пару лет назад Татьяна сфотографировала в питерском Музее Арктики и Антарктики скульптуру со знаменательным названием «Тундра молчит». Эта небольшая фигурка из бронзы изображает сидящую по-турецки сгорбленную женщину (с индейскими чертами лица) — отвернувшись от зрителя, она курит трубку с длинным чубуком.

— Чем не символ? Отвернувшееся от нас лицо…

27 марта

Интересно, догадывается ли кто-нибудь из туристов, которые толпами съезжаются в Ловозеро на Праздник Севера, что этот маленький франт — саам в долгополом черном пальто — местный нойд? А еще художник и скульптор, член Союза саамских художников. Яков Яковлев.[61]

Мы познакомились в день моего приезда — Яков работал тогда художником в Центре саамской культуры. Мне представила его руководительница Центра, Лариса Павловна,[62]сообщив, что Яков оформил их чум (сделал эскизы и расписал потолок изображениями героев саамских мифов), а теперь делает шаманские бубны для театра «Танцующие саамы», которым руководит его жена Галина. Мы обменялись всего несколькими фразами, потому что Центр готовился к спектаклю для москалей, встречающих Новый год в русской Лапландии, но Яковлев сразу пришелся мне по душе. Он был — о чудо! — открыт к общению с чужаками, что для саама редкость.

— Это не я играю на бубне, — сказал он, ударив палочкой из оленьей кости по натянутой коже, — а бубен с нами говорит. Поэтому не обращай внимания на мои удары, а вслушивайся в его звуки.

— Почему на твоем бубне нет никаких рисунков? — спросил я, вспоминая магические знаки на бубнах саамских нойдов со старых гравюр.