Читать книгу "Отдаленные последствия. Иракская сага - Данил Корецкий"

— Кто? — задумался тот, кого назвали Жаном Простаком. — Да никто. Я-то уж точно не стану, своих ртов хватает.

— Верно, не станет, — согласился хор.

— А если вместе с урожаем и марганец, и медь уйдут отсюдова? Вытянет их поганый змей — что делать тогда?

— Да помирать, видно, придется, — нехотя признал Жан Простак.

— Вот-вот. Правильно. Потому тащи его наверх, к господину, дурья твоя голова.

— А господин-то чего? — опять заупрямился Простак. — Думаешь, ему ведомо, как с некромантами обращаться?

— Да уж поболей твоего знает. Вот свезет его в Женеву, а там отец Игнасий священным огнем любое некромантово колдовство побеждает. Прочтет молитву, окропит святой водой, хворосту по самые колени ему набросает. И кончится наша беда на этом, и снова наполнятся колодцы в округе. Вот так-то.

«Что это еще за священный огонь? — забеспокоился уборщик, забыв, что несколько минут назад готов был добровольно отправиться в пекло. — Какой еще хворост?!»

Кто-то засопел и закашлял над ним, зашаркали ноги. Его перевернули вверх лицом, так что уборщик разом увидел и говоривших — вон тот, с землистым лицом и носом картошкой, наверное, Простак, и выщербленный ударами кирок закопченный потолок пещеры, и уходящий ввысь колодец шахты, откуда свешивались цепи и веревки с огромными бадьями и откуда тянуло блаженным теплом.

— Ну, Маттеус, смотри, — пригрозил Жан Простак своему оппоненту, из-под капюшона которого выглядывал востренький лисий носик. — Коли не вернется в наши колодцы вода, несдобровать тебе. А я первый скажу тогда: да, это я нашел некроманта у подземного озера, это я хотел прикончить его на месте, чтоб порчу его сничтожить. Но Маттеус, скажу, не дал мне этого сделать, и теперь весь спрос только с него… А господину-то нашему начхать на все, ему воду из самого Парижа, если надо, привезут…

— Да трави наверх! Чего смотришь! — перебивая его, крикнул кому-то Маттеус.

Уборщик почувствовал, как дернулись жерди, заскрипела цепь, он опять больно ударился затылком. Потолок вдруг исчез, на его место встал грязный мокрый пол, где стояли, задрав головы, люди в странной одежде с коптящими фонарями в руках. Они угрюмо, с опаской, смотрели на него, подвешенного вниз головой и уплывающего вверх под лязг цепей. Потом чей-то факел неожиданно ткнулся уборщику в самое лицо — он едва успел отвернуться.

— Не нравится, га-а! Черный басурман! Гля, какая страшная рожа!

«Расовая сегрегация! — подумал Клод. — Так вот у них до чего дошло! Не выйдет: я в суд подам, в газеты напишу, самому президенту или даже в ООН!»

Он поднимался выше и выше. Он видел груженные породой полуразвалившиеся тележки, и штабеля просмоленных бревен, и всякий инструмент, ржавеющий в деревянных ящиках… А еще берег подземного озера, где ломались и играли отражения фонарей и где он едва не утонул минуты или часы назад. Только совершенно непонятно было, как он там оказался, в этом озере, и что все это значит.

Но очень скоро и озеро, и люди — все превратились в пятно дрожащего света посреди колодезного мрака, в котором уборщик плыл навстречу неизвестности.

Глава 2 В походе

Ирак. Усиленный взвод на марше

Теперь темп движения задавали танкисты, самые медлительные вояки во всем корпусе морской пехоты. Капитан Маккойн решил усилить авангард колонны, и теперь, увешанный «шоколадными дольками» активной защиты «Абрамс», шел в голове, а остальные машины были вынуждены приспосабливаться к его крейсерским тридцати милям в час. Раньше это бесило Смита, а теперь почему-то нет. Даже наоборот. Дорога не способствовала гонкам. Смит ехал очень осторожно, объезжая каждую рытвинку и каждый камушек, и даже находил в этом какое-то удовлетворение. Сам не знал почему. В один памятный июльский вечер 2001 года, когда ему исполнилось семнадцать, он едва не угробил отцовский пикап и дюжину пьяных гогочущих дружков в придачу, пытаясь обогнать прущий на всех парах по трассе «Мустанг». Спасло их тогда только чудо, какие-то сотые доли дюйма, — но руки потом не дрожали, никаких фобий не возникло, и за рулем Смит всегда чувствовал себя уверенно.

Зато сейчас, определенно, в мозгу что-то перемкнуло. На уровне отметки 46 под колеса бросился суслик, и Смит, который по дороге от Фао передавил тыщи этих грызунов, вдруг дал право руля и… еще чуть-чуть, точно уложил бы своего «Лейви» в кювет.

Но ему повезло — в том смысле, что камней на дороге стало меньше. В разы. Нет, дорога не улучшилась. Просто раньше там хотя бы валялись обломки бетона вперемежку с гравием, а сейчас — ни обломков, ни гравия. Голая выжженная земля, лишь изредка попадется какой камушек. И еще пылища. И ямина на ямине. Такое впечатление, что, воспользовавшись землетрясением, местные айраки сперли с дороги последние остатки покрытия.

А потом началась чертовщина.

Через тридцать километров встал грузовик, в котором ехал капитан Маккойн. Сухой бак. Перед выездом все заправились под завязку, и механик мамой клялся, что все лично проконтролировал. Полчаса ковырялись, искали течь в баке, у которого, к слову сказать, броня в четверть дюйма толщиной и какая-то запатентованная двойная защита от протекания. Ничего не нашли. А потом оказалось, что и в «Хаммере» бак опустел, и в заправщике уже не полная цистерна, а только половина… Зато солярки в соседней емкости не уменьшилось…

На 49-й отметке хлопнулся в обморок рядовой Крейч. На самом деле он никакой не Крейч, а, как это… Коу-валл-чьюк… Язык сломаешь, пока выговоришь, ну чисто индейское погонялово, только Крейч не индеец, а украинец, огромный такой лось и по-английски почти ни бум-бум. Его в лагере новобранцев с первым отсевом хотели выпереть, но оставили, потому что он единственный смог толкнуть двести десять кило — кстати, европейский рекорд какого-то там 1976 года. На него форму по индивидуальному заказу шили, специально приезжал интендант-сержант из Сакраменто, снимал мерки, потом сказал, что на каждый ботинок для Крейча уйдет по целому теленку, и на кой ляд Америке нужны такие солдаты, спрашивается, статую Свободы и ту дешевле одеть… Так вот этот Голем вдруг свалился в грузовике без чувств, словно девица из балетного колледжа, едва не задавив беднягу Прикквистера.

Прибежал из второго грузовика сержант Руни, дивизионный фельдшер и зубодер, совал ему какие-то ватки под нос. Когда Крейч очнулся, он измерил ему давление, почесал в затылке и измерил еще раз. А потом как-то неуверенно сказал, что у него то ли солнечный удар, то ли упадок сил… Упадок сил! Взвод просто лег на месте. Но Руни все-таки вогнал ему шприц декстрозы в вену. Кто-то посоветовал еще дать леденцового петушка на палочке. Ладно. Поехали дальше.

Через пару километров кто-то заметил, что Хэкман и Салливан сидят белые как полотно и вроде как тоже в отключке. Остановились. Точно: Салливан без сознания, Хэкман едва языком ворочает. Пока Руни бегал со своими ватками и тонометром, Хэкмана стало рвать, а Фил Шарки, который пошел отлить на обочину, вдруг скрутился винтом и рухнул на месте, будто его саддамовский снайпер снял. Фила отволокли в тенек, по дороге его тоже вырвало. Руни всем им вогнал декстрозы, а капитану сказал, что по инструкции в таких случаях взвод должен возвратиться на базу и сесть в карантинный бокс для выяснения причин. Мако объявил общее построение и сказал: