Читать книгу "Самая прекрасная земля на свете - Грейс Макклин"

— У меня?

— Да.

— Я не сержусь.

— А-а.

— Если б сердился, ты бы заметила!

— А, ну ладно.

Он сказал:

— Ишь чего!

Видно было, что он сердится сильнее, чем до начала разговора.

5) Но хуже, гораздо хуже того, что папа на меня сердится, и того, что он не хочет со мной разговаривать, не хочет на меня смотреть и не хочет до меня дотрагиваться, — то, что папа часто грустит.

Раньше, когда я была помладше, я иногда спускалась ночью выпить воды и видела свет под кухонной дверью. И я видела сквозь дверное стекло, что папа сидит у стола и ничего не делает, просто сидит. Я стояла у двери и ждала, пока он шевельнется, и если он шевелился, это было как шагнуть в теплую воду. А если он не шевелился, я уходила обратно, и в груди было больно, и я обещала, что буду вести себя лучше, и ждала, когда будет свет.

Это было еще в те времена, когда я думала, что, если буду очень стараться, папа меня полюбит, но теперь я больше так не думаю. Потому что то, из-за чего он меня не любит, произошло очень давно, и теперь мне уже этого не изменить, хотя не будь меня, ничего такого бы и не случилось.

Глас во тьме

Закончив писать, я спрятала дневник под отставшую половицу у себя под кроватью. Теперь придется его прятать. Пока папа не опамятуется и не увидит очевидных вещей.

Тут я вдруг подумала, а что бы сказал брат Майклс, если бы узнал про все это, и мне очень захотелось сказать ему, что он был совершенно прав, что я могу делать то, что хочу, как он и говорил.

Залезла в кровать. В голове все еще было горячо, и вообще мне было как-то странно. Я видела себя в кровати, будто находилась не внутри своего тела, а снаружи. Я один раз упала в обморок, это было похоже. Я думала про папу, про наш спор, думала, как он удивится, когда наконец поймет, что я действительно могу творить чудеса, но только теперь мне казалось, что все это происходит с кем-то другим, что вот лежит на кровати маленькое тельце, а наш дом, улица, городок и вся Вселенная вливаются мне в голову, и в голове на все это хватает места, и при этом в ней делалось все жарче и жарче, и было это так странно, что я просто откинулась на подушку и решила — будь что будет. А потом услышала голос.

«Выходит, ты смогла сотворить снег, — сказал голос. — А что ты, интересно, можешь еще?»

Что-то пробежало по спине и по волосам, а внутри будто бы что-то растаяло.

— Привет? — сказала я, но мне не ответили. Я стала ждать.

Потом кто-то вздохнул. Точно.

Я села в кровати. Дышала изо всех сил. Подтянула одеяло, глубоко вдохнула.

— Кто это? — прошептала я.

Снова настала тишина. А потом голос произнес:

«Я спросил: что ты можешь еще?»

Я вздрогнула.

— Кто ты? — спросила я.

«Хороший вопрос».

Я открыла рот. Потом снова закрыла.

— А ты откуда?

«Тоже хороший вопрос».

Я сказала:

— Я хочу знать.

«А ты и так знаешь», — сказал голос. Казалось, он совсем рядом.

Я покачала головой.

— Ты где? — спросила я.

«Я повсюду, — сказал голос. — Внутри всего и снаружи тоже. Я был, есть и буду».

Тогда сердце стукнуло очень сильно, и я спросила:

— Ты — Бог, да?

«Ш-ш-ш», — сказал голос.

Я сглотнула.

— А Ты меня видишь?

«Конечно, — сказал Бог. — Я уже довольно давно за тобой наблюдаю. Ты Мне можешь быть очень полезна». Я села.

— Ты это о чем?

«Ну, — сказал Бог, — у тебя замечательное воображение. Мне кто-нибудь такой и нужен, чтобы стать Моим Орудием».

— Твоим Орудием? — повторила я.

«Да».

— А для чего?

«Творить чудеса, все такое».

Я закрыла лицо ладонями, а потом отняла их. Я сказала:

— Я знала, что мне предначертано что-то важное!

«Ш-ш-ш, — сказал Бог. — Не так громко. Не стоит будить твоего папу. — Он помолчал. — Но есть одно условие: твоя вера должна быть нерушима, ты должна быть готова выполнить все, что Я ни скажу, — никаких сомнений, никаких возражений, никаких вопросов, что и зачем».

— Ладно, — сказала я. — Договорились.

«Правда?»

— Правда.

«Хорошо! — сказал Бог. — Потом еще поговорим. А сейчас у Меня есть другие дела».

— Какие дела?

«Ну, на небе сейчас дел невпроворот. Четверо всадников натягивают удила, некоторые ветра совсем распоясались, и саранча так и лезет всем под ноги. Да, и еще нужно вскрыть кое-какие печати. Только ты пока об этом не болтай, ладно?»

— А и дальше пользоваться моим даром можно?

«Да, — сказал Бог. — Я хочу, чтобы ты к нему попривыкла».

— А как Ты думаешь, я могу творить чудеса и с людьми, и с животными?

Бог сказал:

«Джудит, это всего лишь вопрос веры».

— Горчичное зернышко!

«Вот именно».

— А папе я ничего не скажу.

«Вот и правильно».

— Но ведь рано или поздно он мне поверит?

«Да».

— Потому что я буду творить все больше и больше чудес, и рано или поздно он заметит. Он заметит, что я делаю что-то необычное.

«Не сомневаюсь», — сказал Бог.

А потом Бог ушел куда там Он уходит, а я снова легла и стала думать про две вещи. Во-первых, зря я надеялась, что папа сразу все поймет про чудеса, но волноваться мне не о чем, потому что в конце концов все равно все будет хорошо.

Вторая вещь была очень странная. Она состояла в том, что это не могло со мной не произойти, и от этой мысли мне стало так хорошо, как никогда еще не было за всю жизнь. Чудеса только и ждали, чтобы свершиться, и я тоже ждала. И вот ожидание закончилось, все наконец-то начинается.

Междугородний звонок

Папа говорит, что Бог — это голос, который звучит в голове у каждого христианина, понуждая его поступать правильно. Говорит, что Дьявол понуждает делать как раз обратное. Соответственно, нужно думать, кого слушать. До вчерашнего дня я никогда не слышала голоса Бога, но сама говорила с Ним. Наверное, у меня накопилось всякого, что Ему сказать, потому что очень долго я вообще не говорила.

Когда я была маленькой, папа повел меня к доктору, потому что я ничего не делала — просто сидела и смотрела перед собой. Перед этим папа меня сфотографировал. День теплый, я сижу под вишней, которую он посадил для мамы в палисаднике. В траве повсюду цветы. На мне синяя футболка и шорты до колен. На правой коленке ссадина. Ноги торчат прямо вперед. Руки сложены на коленях. Я похожа на пугало, каких выставляют в магазинных витринах в День Гая Фокса.