Читать книгу "Последний рейдер - Андрей Шевченко"

— Дорк, как проходит воспитание Морозова?

— Пока никак, господин генерал. В данный момент он находится в карцере. Мы его посадили в камеру к ребятам, которых скоро отправляют на Сен-Луис, чтоб побыстрее согласился на наши условия. Наутро один из них был найден мертвым со сломанной шеей. Морозов отделался порезом на скуле.

— Я это знаю. Дальше.

— Дальше? Но остальные говорят, что ничего не слышали. В общем, пока наша попытка ни к чему не привела. Посмотрим, каким он выйдет из карцера.

Кант хмыкнул и сказал:

— Смотрите, не перестарайтесь. Если после этого с его мозгами будет что-нибудь не в порядке — голову твою лично сниму! И отправлю на корм в питомник к блохам-берсеркерам! Ладно, пока держите его в карцере, позже я сообщу, что делать дальше.

Александр потрогал щетину и подумал, что наверное стал похож на Зуба, из-за которого попал в карцер. Карцер был построен по всем правилам оказания психологического давления. Начать с того, что размеры его были: полтора на полтора на полтора метра. Уже шестнадцатый день Александр не мог как следует выпрямиться в полный рост и вынужден был делать это по частям. Четыре раза в день включали «пищалку» — ее монотонное гудение не одного узника карцера свело с ума или сломило морально. В промежутках между «пищалками» включали «шепоток». Чьи-то голоса нашептывали, мол, не стоит сопротивляться, что он погибнет из-за своего упрямства и все в таком же духе. Александра учили подобным методам и приемам оказания давления на психику, поэтому он знал, как с ними бороться.

Но знать и испытывать на себе — разные вещи. Вот уже больше двух недель он боролся за целостность своего «я». В первый же день пребывания здесь Александр разработал режим дня, позволяющий сопротивляться воздействию извне. Чтобы не слушать «шепоток», он с одиннадцати часов вечера до трех ночи занимался тренировкой своего тела и отработкой рефлексов и ударов, насколько позволяли тесные размеры клетушки и скудный рацион. Затем, заткнув уши двумя кусочками хлеба, отдыхал полчаса, напевая вполголоса, и садился в позу для медитации. Поза имела свое глубокое теоретическое обоснование, правда Александр его изрядно подзабыл. Он только помнил, что руки, положенные на колени ладонями вверх, должны черпать энергию из космоса. Черпалась энергия или нет, но это здорово помогало не слушать нашептываемые мерзости, чтобы они не отложились в голове и не вышли наружу в какой-нибудь неподходящий момент. В шесть часов выключали «шепоток» и заводили «пищалку». Еще через час приносили еду на сутки, а затем он ложился спать до очередной пищалки. Иногда даже она не могла разбудить его. Вот так и прошли эти две недели. В первую неделю Александр, чтобы поставить блок воздействия, повторял гиперуравнения первого, второго и третьего порядков, но потом он решил проводить время более продуктивно и занялся изучением проблемы, из-за которой убили профа, а сам Александр оказался в таком дерьме.

Он припомнил все подробности записей. Итак, Аллиган решил поляризовать каждый гравитон, создаваемый гравиприводом корабля, с различием в девяносто два градуса. Стоп, тогда произойдет увеличение скорости примерно в два раза согласно второму постулату Миллера об эманации электронов. Это было изображено на графике Аллигана. Александр углубился в дебри гиперматематики и физики, но спустя час лишь получил ответ, что в самом деле скорость увеличится в 1,8976 раза от прежней среднестатистической.

«По крайней мере я на верном пути», — подумал он. Сегодня шел уже десятый день, точнее ночь, как он ищет зацепку, но ее не было. Александр начал сомневаться в правильности профессорских выводов. Вдруг «шепоток» выключился и скоро должны были включить «пищалку». «Да, у СБ эта система отработана до мелочей. Боже, как она мне надоела! Ведь они понемногу добиваются своего — еще неделя-другая и я сойду с ума».

Слово «система» почему-то вызвало в памяти книжные полки в старинной библиотеке. Тут Александру в голову пришла интересная мысль. Профессор добился увеличения скорости корабля благодаря системной поляризации, а что если попробовать хаотическую? Александр пожалел, что под рукой нет даже самого завалящего вычислителя, пришлось просчитывать все в уме. Он принялся лихорадочно вычерчивать кривые на шершавой стене карцера.

Надзиратель, одетый в наушники против «пищалки», заглянувший в глазок, решил, что заключенный Морозов явно спятил, и пошел докладывать о происшествии начальству. Начальство в лице майора Дорка, услышав о морозовской наскальной живописи и вспомнив угрозу генерала Канта, пригрозило убить надзирателя, если это в самом деле случилось, и велело немедленно выпустить Морозова. Тюремщик трусцой добежал до карцера, открыл двери и велел заключенному выходить.

Александр, поглощенный новой стороной идеи, даже не обратил внимания на открытую дверь и продолжал выводить пальцем кривую эманации, которая должна была получиться при хаотической поляризации гравитонов. Без лаборатории и компьютеров получалось что-то непонятное, но Александр был уверен, что он на верной дороге. Пищалка сводила с ума и постоянно путала мысли. Морозов несколько раз стукнул ладонью себе по голове, словно это могло помочь ему собраться с мыслями. Несчастный прапорщик, увидев эдакое самоизбиение, решил, что заключенный «сбрендил», и пискнул от жалости к себе. Почему-то этот звук, в общем-то негромкий, привлек внимание Александра и прервал его размышления. Он увидел в открытых дверях надзирателя; нервы, расшатанные почти трехнедельным пребыванием в карцере, не выдержали, и Александр рявкнул на него:

— Ты, имбецил, с ключами и безмозглый! Ужель другого времени не мог найти ты для проверки?! О боже, каких придурков только не плодит Земля!

Тюремщик, услышав, что заключенный ругается непонятными словами и говорит почти стихами (о которых прапорщик имел весьма смутное представление), окончательно утвердился в первоначальном диагнозе и заодно увидел себя отданным по приказу майора Дорка на растерзание блохам-берсеркерам (тот переадресовал угрозу генерала подчиненному). Вдруг заключенный заговорил нормальным голосом:

— Эй, меня выпускают, что ли?

Впервые в жизни тюремщик обрадовался, что зэк не спятил в карцере. По дороге Александр узнал у осчастливленного им надзирателя подробности разговора с комендантом тюрьмы и подумал, что тот, наверное, струхнул изрядно. Прапорщик сдал заключенного на руки конвоирам, а сам побежал докладывать начальству о благополучном исходе перевоспитания Морозова.

Александр шатаясь добрел до своей нары и в полном изнеможении упал. Он страшно похудел за время пребывания в карцере, одежда болталась на нем, как на вешалке. Оспан поговорил с конвоирами, и через двадцать минут Морозов пил настоящий мясной бульон. Затем его уложили и, собрав все одеяла, укрыли ими. Александра прошиб пот, и он начал погружаться в тяжкий, без сновидений, сон. Последнее, что он разобрал, был басок Оспана.

— Я и сам не пацан, но после десяти суток подобного карцера в Чиланском централе плакал, хотя и не сломался. А он высидел семнадцать суток, и конвойные говорили…

Остальное затянуло туманом. Александр вспоминал, что его будили, кормили и он тут же снова засыпал. Наконец он проснулся окончательно и почувствовал, что стал похожим на пластиковую нару: несгибаемым, жестким и таким же тупым. Щетина его давно уже превратилась в небольшую бородку, а чтобы принять сидячее положение, ему потребовалось не меньше пяти минут. Все мышцы тянуло, суставы хрустели, в голове скопились залежи ваты, но все же здесь Александр чувствовал себя гораздо лучше, чем в карцере. Он поднял взгляд и увидел добродушную усмешку Оспана.