Читать книгу "Додж по имени Аризона - Андрей Уланов"

— Кстати, — священник вдруг серьезным стал, — ты случайно не помнишь точное время, когда ты в наш мир попал?

— Ну, — говорю, — если считать, что я сразу после взрыва провалился, то часов в одиннадцать. В полдевятого мы на болотце наткнулись, полтора часа по нему хлюпали, на островке обсохнуть успели… Да, скорее всего, ровно в одиннадцать, меня ведь вторым залпом накрыло, а немцы народ пунктуальный — если есть возможность ровно в ноль-ноль пальнуть, в ноль-ноль и пальнут. Так что ровно в эльф.

— Хм, одиннадцать, — поп вроде о чем-то своем глубоко задумался. — Видишь ли, — говорит, — я с вашим измерением времени не очень знаком, но вчера весь день сочетание звезд очень интересное было. Ты, Сергей, свой гороскоп когда-нибудь видел?

— Я, — говорю, — даже в свое личное дело ни разу не заглядывал. А уж в хиромантию всю эту и вовсе никогда не верил.

А поп куда-то сквозь меня смотрит.

— Все верно, — говорит, — все совпадает. Ты из другого мира, наши боги над тобой не властны, а в Судьбу свою ты не веришь — и поэтому сам ее творишь. Все совпадает.

— Понимаешь, — говорит, — Сергей. Я астролог, конечно, слабый, но вчера после нашего разговора пошел на звезды посмотреть. Посчитал, что раз ты в нашем мире только вчера объявился, то это и есть день твоего рождения. И попытался твой гороскоп составить.

Тут я наконец чего-то вспоминать начал. Читал в одном трофейном журнале — фюрер бесноватый тоже вроде в эту херню верит.

— Ну, интересуюсь, — и чего там ваши звезды мне напророчили?

— Знаешь, Сергей, — отвечает Иллирий, — ты уж меня прости, но то, что я в эту ночь увидел, я ни тебе, ни Каре не скажу. И даже Аулею с Матикой тоже. Я тебя только об одном попрошу — когда будешь выбор делать — не ошибись! А лучше — не делай его вовсе!

Ну и ерунду же он несет. Причем на полном серьезе. Я-то вижу — он во все это верит, как в оперативную сводку.

— Все сразу выбрать нельзя? — спрашиваю. Тут он на меня так глянул. Даже не дико, а с восхищением и каким-то и ужасом, словно я ему конец света после дождичка в четверг напророчил.

— Все можно, — шепчет. — Все можно. Ах я, старый дурак. Все ведь возможно.

Тут рыжая объявилась. Полную корзинку фруктов приволокла. Некоторые знакомые, а часть — первый раз вижу. Даже брать их боязно — вдруг это какие-нибудь ананасы местные и с них кожуру прежде счищать нужно. Прямо, дурак, как рыжей наши консервы.

Выбрал одно яблоко-переросток, откусил — земляника. Что за черт, думаю, уж землянику-то я от яблока на вкус отличить еще могу. Еще раз вгрызся — точно, уже вкус яблока. Гебен зи мир, битте, айн кило фон ден апфель.[6]

Интресно, «яблочки» эти у них сами по себе на елке выросли или местные селекционеры расстарались? Ну, показать бы такую елочку товарищу Мичурину — он бы на ней и повесился с тоски. Только, думаю, чего ж у них при таких выдающихся достижениях хлеб-то такой дрянной? Одними ананасами народ не прокормишь, надо бы и пшеницу с картошечкой.

— Так о чем, — спрашивает Иллирий, — ты со мной поговорить хотел?

— Посмотрел я тут, — говорю, — на ваш передний край.

— Ну и…

— Ну и хилая же у вас тут оборона, — говорю. — Удивительно, как вас еще до сих пор не смели.

— А ты, Сергей, — спрашивает, — знаешь, как ее укрепить?

— Мне сказали, что вы, как святой маг, в курсе, где, когда и что из моего мира в ваш валится. Вот и наладьте сбор и переработку. Только на серьезной основе, а не так, как сейчас, — только то, что непосредственно на голову свалилось.

— С этим, — отвечает, — у нас большие проблемы. Людей в замке не так уж много, а отрезок границы, который мы собой закрываем — без малого десять лиг в обе стороны. А кроме как в замке, людей в округе почти не осталось. Ушли. Боятся Тьмы, боятся нового вторжения.

— К тому же, — рыжая встряла, — простолюдины к вещам из твоего мира близко не подойдут. Они их проклятыми считают.

Понять-то их можно. Там, наверное, такие подарочки попадаются — не то что костей, пыли не соберешь.

— Хорошо, — говорю, — допустим, один доброволец у вас нашелся. Я да машина во дворе — и обернуться быстро можно, и загрузиться неплохо. И что за какой конец брать, тоже знаю. Но хоть примерные координаты указать можете?

— Места, — священник говорит, — показать могу. Это несложно.

Полез куда-то под стол, залязгал чем-то. Наконец вылез с рулоном полотна. Расстелил его по столу и пальцем тычет.

— За последние дни, — начал, — вот…

А я на эту, с позволения сказать, «карту» гляжу — та еще карта. Ребенку, который ее рисовал, лет десять было, а то и меньше. Факт наличия основных местных достопримечательностей показан, но дальше этого дело не идет. По пачке «Беломора» и то легче ориентироваться.

— Стоп, — говорю, — а другой карты у вас нет? Более приближеннюй к рельефу местности? Типа двухверстки.

— Эта карта, — поп говорит, — самая лучшая во всем замке.

Да, думаю, топография у них тут явно не на высоте.

— Ладно. Но тогда мне к этой карте еще и проводника нужно. Переводчика. Чтобы он всю эту живопись к местности привязывал. А то ведь у вас, наверно, не один холмик с тремя кустиками. Их бин хир ляйдэр нихт бэкант.[7]

Сказал и тут же язык прикусил. Только вот поздно уже было.

— Все, что надо, я могу показать лучше любого в Замке! — заявила Кара.

Я на Иллирия кошусь — дочь хозяина как-никак, а он кивает.

— Да, — говорит, — лучше Кары окрестности замка мало кто знает.

Посмотрел я на нее тоскливо, вздохнул. А что тут сделаешь? Назвался шампиньоном…

— Ладно, — говорю, — не-рядовая Карален. Слушай приказ. Выяснить у священника координаты, переодеться в полевую форму и через пять минут быть у машины? Ясно?

— Нет, — отвечает. — Мне не ясно, что такое «ко-ордаты», «полевая форма» и сколько это — «пять минут»?

— Отвечаю по порядку: координаты — расположение нужных нам мест на карте, полевая форма — одежда, которую не жалко изорвать в бою, а пять минут — как можно быстрее. Ферштейн?

— Теперь да, — отвечает. — А что такое верштайн?

— А вот немецким, — говорю, — мы как-нибудь в другой раз займемся, — и чуть ли не бегом за дверь.

Добежал до «Доджа», сел, дух наконец перевел. Ну, думаю, ох и влип же ты, Малахов, с этой рыжей штучкой. Познакомился, называется, с аристократкой. Навязалась в напарники, то есть, тьфу, в напарницы. Тоже мне — стрелок-радистка.

Ладно. Вылез, походил вокруг, протекторы попинал. Только обернулся, а рыжая уже тут как тут. Вырядилась в свою вчерашнюю кожанку и сетку проволочную натянуть не забыла. Смотрю я на нее и сатанею потихоньку.