Читать книгу "Шок от падения - Натан Файлер"

Знакомое онемение обволокло сознание, сковав мозг. К черту! Я выдохнул, и комната заполнилась дымом.

Он не слушал. Он даже не поднял головы, так что теперь я засомневался, произнес ли я это на самом деле или просто подумал. Но ведь так не бывает, это было сказано громко, в этой комнате, так, может, он сам это сказал? Я плохо соображал, но если бы он это сказал, то его губы шевелились бы? Я уже не мог вспомнить смысл сказанного, хотя голос, наверное, был мне знаком. Я обкурился до бесчувствия и совсем перестал соображать.

— Ты слышал?

— Слышал что? — Джейкоб снова поджег траву, теперь была его очередь. — Что слышал?

— Не знаю.

— Мама звала?

— Нет. Не помню я.

— Что?

— Что ты только что сказал?

И снова все поплыло. Я сказал? Что сказал? Голова совсем не варила.

— Во что будем играть?

Джейкоб включил Плейстейшен-2 и загрузил «Обитель зла». Я сполз на пол, пялясь на экран и погружаясь в насилие. Я мысленно представлял, как стану врачом и всех вылечу — и маму Джейкоба, и свою. И что-то еще, что я не мог рассмотреть за облаком дыма.

Этот вопрос полезен?

5 — Да

4 — Скорее да

3 — Затрудняюсь ответить

2 — Скорее нет

1 — Нет

Интересно, верите вы мне или нет? Обычно мне никто не верит. Мне задавали множество вопросов. Например:

Вы слышите этот голос — его голос — в своей голове, или он исходит снаружи, и что именно он говорит, и отдает ли он вам команды или просто комментирует ваши действия, и выполняли ли вы его приказания, например, вы говорите, ваша мама принимает таблетки, для чего они, есть ли в вашей семье еще ПСИХИ, принимаете ли вы нелегальные препараты, сколько спиртного вы выпиваете в неделю, в день, и как вы сейчас себя чувствуете по шкале 1—10, а если по шкале 1–7 400 000 000 000 000 000 000 000 000, и не мучает ли вас бессонница, не страдаете ли вы отсутствием аппетита, что именно случилось в ту ночь на обрыве, расскажите своими словами, вы помните, можете вспомнить, у вас есть вопросы? И все в таком роде.

Но даже если я изо всех сил стараюсь все вспомнить и говорить только правду, никто не верит ни единому слову из того, что я сказал.

Все, что я делаю, решают за меня. Для этого существует план. Я не шучу. У меня где-то есть экземпляр. Я должен являться на встречи с докторами, медсестрами и всеми остальными, у кого есть настроение поглумиться. Так вот, я хожу на встречи. Эти встречи проводятся ради меня, поэтому все говорят обо мне.

А потом мне дают несколько скрепленных вместе листков бумаги, на которых напечатан мой план.

Там написано, что я должен делать каждый день, например, приходить на групповые занятия сюда, в группы дневного пребывания «Хоуп Роуд», какие таблетки принимать, какие уколы мне будут делать и кто должен за этим следить. А если я не придерживаюсь этого плана, тогда на сцену выходит другой. Он следует за мной, как тень. И это моя жизнь. Мне девятнадцать лет, и единственное, что я могу решать сам, — это как мне рассказывать эту историю. Поэтому тут все серьезно. Было бы здорово, если бы вы мне поверили.

Розовый слон

При правильном свете все еще можно увидеть под слоем краски просвечивающего покемона.

Спальню Саймона превратили в гостевую комнату.

Все было готово за выходные.

— Давно стоило это сделать, — сказал папа.

Он стоял на стремянке и красил стену валиком. Я работал в углах маленькой кисточкой, а мама сортировала вещи: что отдать в секонд-хенд, а что выкинуть.

Папа опустил валик.

— То есть я хотел сказать…

— Я понял, пап…

Он был прав. Если бы мы сделали это сразу, все бы растворилось в большем горе, стало бы частью прощания. Но если долго медлишь в нерешительности, как понять, когда наконец пора? Через год? Год незаметно переходит в два, а потом в три, и в мгновение ока пролетают пять лет, и слон в комнате становится самой комнатой.

На самом деле, это я предложил. Это случилось в субботу, перед тем как моему дедушке должны были оперировать второе колено. Первое ему прооперировали шестью месяцами раньше, и все закончилось благополучно, но бабушке Ну пришлось тяжело. Сначала он передвигался в инвалидном кресле, потом на костылях, поэтому его нужно было часто поднимать. За завтраком мама с папой обсуждали, какая она упрямая и как трудно было ее убедить, чтобы в следующий раз он пожил у нас. Они еще смеялись над тем, с каким облегчением дед вздохнул, когда она в конце концов согласилась. И тогда я вдруг сказал:

— А может, нам сделать в спальне ремонт?

Мы одновременно засунули в рот по ложке хлопьев, и какое-то время все молчали. Это надо было пережевать. Мама проглотила первая. Она сказала:

— Давайте сделаем это прямо сегодня.

Мне кажется, папа поперхнулся молоком. А может, и нет. Память часто меня подводит. Но он никак этого не ожидал.

— Ты серьезно, дорогая? Думаю, твой папа не обидится, если…

— Давай сделаем ему приятное, ладно?

Это как сорвать пластырь.

Нет.

Совсем не так. Это гораздо труднее. Но, как и с пластырем, решившись, надо действовать быстро. Я не даю советов, как справиться с горем. Просто рассказываю, что делали мы. Папа измерил комнату, и к полудню мы уже бродили по Би энд Кью, Алэйд Карпетсам и Икее.

— Ты не принесешь еще газет? — крикнул отец с верхней площадки стремянки. Мама не ответила.

— Как ты там, мам?

Она держалась отлично. В Би энд Кью она прямо-таки кокетничала с продавцом, чтобы нам дали скидку на валики, хотя у них и не было распродажи.

— Я схожу, — беззвучно прошептал мне отец.

Он вытер руки бумажным полотенцем и спустился с лестницы. Я остался в комнате и слушал.

— Можно поменять цвет, Ричард?

— Тебе же этот понравился?

— Я знаю. Мне и сейчас он нравится. Но давай поменяем?

Я слышал, как они обнялись, потом звук поцелуя в щеку.

— Если мы соберемся прямо сейчас, то успеем до закрытия.

Когда они выехали из гаража, отец опустил окно, помахал мне рукой и поднял вверх большой палец. Я вдохнул запах мокрой краски. Потом я намазал немного на руку и дал ей засохнуть. Я плохо разбираюсь в цветах, но, кажется, это был терракотовый, глубокий и теплый. Я сразу понял, что на этот раз они выберут белый или розоватый — цвета, в которые красят стены в залах ожидания или офисах и которые просто не замечаешь.

Когда мы делаем ремонт, мы стираем с комнаты старую индивидуальность и придаем ей новую. Мама могла смириться с потерей старых обоев, занавесок с покемонами и аэропланов на веревочках, но ей не нужна была комната, о которой можно что-то сказать. Она не хотела придавать ей индивидуальность. По крайней мере, я так думаю. Может, это не совсем нормально, но моя мама и есть ненормальная. У нас гораздо больше общего, чем мы хотим признать.