Читать книгу "Москва-Сити - Фридрих Незнанский"

– Скажите, а на этом невысоком мужчине не было больших таких очков, вроде маскарадных.

– Да я его смутно как-то… Нет, наверно, очков все-таки не было, уж это-то я бы все-таки запомнил…

– Скажите, а вот этот человек – он не возле синих «жигулей» шестой модели стоял?

– Вообще-то какая-то машина там была… Нет, врать не буду…

Во всей картине теракта, которая возникла в воображении Якимцева после сегодняшних допросов свидетелей, было одно, но довольно серьезное белое пятно: исходя из имеющейся у него информации, он никак не мог установить, в какой именно момент возник «чистильщик», тот, который, вероятно, вырубил охранника Соколова и, судя по тому, что контрольный выстрел был предположительно сделан из пистолета Макарова, предположительно же добил водителя машины. Кроме того, кое-что нуждалось в уточнении: Якимцев так и не понял, как именно Соколов лишился своего пистолета. Сначала вроде получалось, что он потерял сознание. Теперь же вот он сказал, что хорошо, хоть не упал. Значит, он все же был в сознании?

Якимцев протянул руку к голове Соколова.

– Не возражаете, пощупаю вашу… м-м… травму?

Охранник дернулся от его руки, усмехнулся криво:

– Что, не верите, что ли? Щупайте, мне не жалко. Только не сильно, а то болит очень…

Следователь, осторожно сдвинув бинты, прошелся пальцами, раздвигая сальноватые волосы охранника. Да, шишка, то бишь гематома, была хорошая, что и говорить. Но чем его били, что она такая аккуратная? То есть Якимцев вовсе не хотел бы, чтобы у охранника была проломлена затылочная кость, но если Соколова били, как и положено, чем-то тяжелым, металлическим – кастетом, например, рукояткой пистолета, – там была бы обязательно порвана, рассечена кожа. Здесь же имела место гладенькая, как яйцо, хорошо налившаяся застойной кровью шишка – и все. И никаких ран… Якимцев решил направить Соколова на судебно-медицинскую экспертизу.

– Скажите, Андрей Леонидович, а вы не в курсе, как была похищена камера слежения, та, что должна висеть у вас над входом?

Якимцев снова брал охранника на понт – камера могла исчезнуть и за день до покушения на Топуридзе, и сегодня утром, и вовсе не обязательно, что ее кто-то похищал…

– Камера? – искренне удивился Соколов. – Похищена? А, да, камера… телеглаз этот…

– Что – а, да? Вы видели или нет?

– Нет, я не видел… Я, наверно, уже был без сознания. А вам кто сказал про камеру?

Якимцев хотел проигнорировать этот вопрос. Да и не камера ему была нужна, конечно, а кассета, на которую могло быть запечатлено если не все происшествие, то хотя бы изображение киллеров… Где вот только ее искать… Нет, надо было все же попробовать дожать охранника.

Помучившись еще немного совестью – не слишком ли неправильным будет этот обман, – Якимцев решил, что в том, что он задумал, все же нет ничего особо противоречащего профессиональной этике, и сообщил, доверительно наклоняясь в сторону Соколова:

– Вы спрашиваете, кто сказал? Сказал ведущий менеджер охраняемой вами фирмы Кирилл Суров. Тот самый, что нас с вами познакомил.

Соколов среагировал на эту провокацию вполне пристойно.

– Ну если Кирилл Петрович сказал, значит, так оно и есть. Ему-то зачем зря болтать, верно? Они небось, когда меня вырубили, и камеру тоже того… чтобы не засветиться…

– Скажите, – задал Якимцев еще один вопрос про камеру: – Кто эту аппаратуру перезаряжает? Ведь кассеты, наверно, как-то потом хранятся. Вы, охрана, или это делают служащие фирмы?

Соколов снова наморщил лоб и снова болезненно скривился, кажется опять по-настоящему, – теперь, похоже, можно было безошибочно угадать, насколько полнокровно очередное умственное усилие охранника.

– По-моему, наши…

– Значит, вчерашняя пленка должны быть где-то здесь, в здании, да?

– Ага! – обрадовался Соколов тому, что все это напрямую его не касается. Конечно же! Они, придурки, камеру сперли, а ведь пишется-то все здесь внутри! Точно! – Он даже хлопнул себя от удовольствия по коленкам. – Значит, вы их найдете, гадов этих, да? Найдите, товарищ следователь! Ведь у них, у сволочей, пистолет мой… Нет, я, конечно, понимаю, что они двух человек замочили… но пистолет-то… Ведь они и еще кого-нибудь шлепнут, верно? А вина как бы на мне будет, да?

– Пожалуй, – сказал Якимцев, хотя подозревал, что Соколов ждал от него совсем другого ответа.

Чем дольше он допрашивал Соколова, тем сильнее в нем становилось какое-то брезгливое к нему недоверие. Какая-то липа обнаруживалась во всем, что было с ним связано. В том, как он страдал, как неестественно переживал из-за пропавшего пистолета, в его рассказе о собственном несостоявшемся героизме, в этих дурацких усах, наконец. Но чем вызвано это ощущение неправды, он до конца так и не мог понять. «Ладно, – решил Якимцев, – не последний раз видимся. Докопаюсь еще…»

– Скажите, а где вы служили? Я имею в виду в армии? – задал он вдруг не относящийся к делу вопрос. Может, что-то прояснится, если он узнает, из какой такой горячей точки возник этот охранник.

– В/ч 51256, – бодро, не задумываясь, отбарабанил Соколов.

– Ну это мне, штатскому, не по зубам, – усмехнулся Якимцев. – Что за часть?

– БАО. Батальон аэродромного обслуживания. Здесь, под Москвой. Точнее не могу – военная тайна.

Ну вот, кое-что уже понятно: БАО считались рассадниками сачков и пижонов даже в ту, большую войну. Наверно, потому и охранник из Соколова был соответствующий: для красоты, для мебели стоять у входа в фирму – это пожалуйста, тем более что за это платят, и наверно неплохо. А как до серьезного дела дошло, до настоящей опасности… Хотя, если верить ему, все-таки он не струсил…

– Ну и почему вы уволились из армии? – спросил Якимцев, давая охраннику на подпись протокол допроса свидетеля.

– Что, я один, что ли, такой, – буркнул Соколов, довольно въедливо водя глазами по немногочисленным строчкам, зафиксировавшим основное из того в его ответах, что относилось к покушению на Топуридзе. – Надоело все. Вместо двухсот человек по штату осталось нас всего сорок семь. Главное – рядовых, считай, нету, с последнего призыва вообще ни одного человека. Сплошное начальство. Ну и соответственно чуть не каждый день то дежурить, то дневалить, то в карауле стоять. На кой хрен это кому сдалось! Я дома по нескольку ночей не ночевал! Вот вы бы остались служить при таких делах?

Якимцев промолчал, не считая необходимым отвечать на этот вопрос, и бывший прапорщик воспринял его молчание как полную с ним, страдальцем, солидарность.

– Вот и я не остался, – с воодушевлением продолжал он, протягивая подписанный протокол. – Тут я хоть и рискую головой, зато деньги получаю. Ладно, хоть баба помягчела, а то когда последние месяцы служил, чуть не все печенки перегрызла. Бабы, они знаете какие… Нет, теперь полегче…

И он, снова трагически сморщившись, еще раз потрогал свой пострадавший затылок. Чтобы Якимцев не забывал, какой перед ним заслуживающий всяческой симпатии человек.