Читать книгу "Взлетная полоса - Фридрих Незнанский"

– На все вопросы я ответила милиции. Вам я отвечать не обязана! – выкрикнула она и сделала шаг вперед, точно разъяренная большая кошка, так, что Турецкий невольно попятился. Воспользовавшись этим, Галина Воронина захлопнула дверь перед его носом.

«А ведь она явно что-то знает. Иначе почему с ума сходит?» – размышлял Турецкий, медленно спускаясь по лестнице. Впервые он испытал такую обиду от того, что больше не работает в Генпрокуратуре. При виде удостоверения Генпрокуратуры Воронина бы не отвертелась, заговорила бы как миленькая. А теперь… Ну что поделаешь, зря сходил. Считай, прогулялся в старом районе Москвы отличным летним днем.

«Еще и лифтов нету, – посетовал Саша. – Тащись пешкодралом… Не дом, а безобразие».

Захлопнув дверь, Галина не поспешила на кухню, чтобы заняться приготовлением обеда для дочери. Она солгала: суп давно был готов и потихоньку прел под крышкой на выключенной плите. Слушая, как стихают шаги на лестнице, женщина неподвижно стояла в прихожей, держась за край вешалки. Затем, когда гулкий лестничный пролет прекратил выплевывать какие-либо звуки, Галина уткнулась лицом в свой передник, пахнущий кухней и стиральным порошком, и зарыдала. Вынырнув из передника, мельком увидела в длинном настенном прямоугольном зеркале себя – растрепанную, с отечными мешками под глазами, покрывшуюся от рыданий красными пятнами… Некрасивую. И уже порядочно старую. В ее возрасте слезы женщинам не идут. Поняв, что больше не имеет права даже на свободные прекрасные рыдания, Галина заплакала по-другому: тихо, угнетенно, размазывая слезы ладонями по горящим щекам. И медленно, шаркая расшлепанными тапочками, побрела в комнату. До сих пор эта комната принадлежала двоим – ей и Сереже; теперь – только ей… Господи, что же это делается! «Господи, за что?» – сквозь всхлипывания повторяла Галина. Иногда слова менялись: «Сережа, за что?» Если бы ее подслушал посторонний наблюдатель, он непременно бы решил, будто она обожествляет мужа – и взывает к нему о милости…

Он и был для Гали персональным божком, заслуживающим поклонения – всегда был, даже в те далекие времена, когда внимания на нее не обращал. Еще бы ему обращать! Он был молодой синеглазый красавец, к тому же летчик, а она самая обыкновенная. Как сейчас, серенькая курочка, прирожденная наседка. И профессия немудрящая – медсестра в физиотерапевтическом отделении. На врача так и не выучилась, а ведь мечтала… Теперь вот дочка Варя собирается поступать в медицинский – что ж, пускай воплотит в жизнь материнскую мечту, пусть хотя бы Варе достанется это счастье. А у Галины в жизни было одно ослепительное и неповторимое счастье – день, когда Сережа впервые обратил на нее внимание. До этого она имела право всего лишь смотреть на него – издали, встречая во дворе. Они были соседями, они ходили в одну школу (когда Сережа стал первоклассником, Галя уже училась в четвертом), и больше ничего общего между ними не было. Сережа был остроумным отличником, школьной звездой – Галя перебивалась с «четверочки» на «троечку». Сережа был спортивен – Галя выполняла упражнения на физкультуре неуклюже, как тюфяк. Галей пренебрегали сверстники – Сереже вешались на шею все особи женского пола. Она о нем мечтала безнадежно и светло, как о чем-то несбыточном, а он взял и ни с того ни с сего пригласил ее, двадцатипятилетнюю (считай, старую деву), на свой день рождения! И не просто позвал, а весь вечер только вокруг нее одной и увивался, наливал ей в рюмку шампанского, подкладывал на тарелку куски бело-розового, как принцессино платье, торта, то и дело приглашал на танец… Это потом от его друзей она узнала, что Сережа накануне дня рождения поссорился со своей постоянной подругой, смуглой красоткой Яной, спортсменкой и умницей, и решил вот так отомстить. Поздно узнала… Месть затянулась. Дело у них двоих – у нее и Сережи – зашло слишком далеко. И даже лучше сказать, не у двоих, а у троих…

Сережа хмурился и ходил по комнате так, словно это она, Галя, была во всем виновата. И Галя сжималась под его взглядом, как будто так оно и было. Сережа – безупречный, его нельзя ни в чем винить. Она готова была принять на свои плечи всю тяжесть последствий. По крайней мере, у нее останется его частичка, его ребенок, а это главное. Наверное, это высшее, на что она могла рассчитывать.

– Имей в виду, – тяжело выдохнул Сережа, – как честный человек, я на тебе, конечно, женюсь. Но только…

Что «только», он, наверное, и сам не придумал. Но ему не пришлось договаривать. Галя, стройная, с незаметным еще животом, бросилась к нему и обняла изо всех сил.

– Сережа, – шептала она, – Сережа, ты не пожалеешь. Я посвящу тебе всю жизнь. Я буду готовить тебе обеды, воспитывать твоих детей. Сереженька, вот увидишь, ты не пожалеешь…

И он не пожалел. Как ни странно, он, кажется, действительно полюбил ее после свадьбы. Целовал, ласково шутил, не забывал делать подарки и преподносить цветы к семейным праздникам. Ночи их, несмотря на Сережины летчицкие нагрузки, были полны любви. А как он нянчился с Варькой! Превосходный муж, отличный отец – чего еще желать?

Но счастья не было. По крайней мере, Галя не чувствовала себя счастливой. Может быть, долгое ожидание своей женской роли так на нее подействовало, но Гале постоянно мерещилось, что ее семейное благополучие носит ложный, непостоянный оттенок. Сережа слишком хорош, слишком великолепен, он не предназначен для нее, серенькой медсестрички, вечной прислуги. Конечно, у него есть на стороне баба, а может, и не одна. Подозрения были беспочвенными, но непобедимыми. Галина ревниво следила за Сергеем – даже когда он утерял свою молодую красоту и героический шарм, превратившись в обыкновенного коренастого полноватого мужичка с не самой высокой зарплатой и опасной профессией; каждый его взгляд, брошенный в сторону ног или груди посторонней женщины, резал ножом Галинино сердце. Она не делилась с мужем своими ревнивыми вымыслами, но частенько психовала, закатывала истерики. Знакомые считали, что Галя Сережу поедом ест – и он имел бы полное право уйти от нее, если бы захотел. Но он не уходил, держался. И их постельные соединения продолжали оставаться страстными…

Так было до последнего времени. А потом… Потом подозрения Галинины начали оправдываться. Это не было для нее неожиданностью, но было тем более страшно. Он стал задумчив, надолго отключался, уходил в себя. Ночами Галя просыпалась и, обнаружив на мужниной половине постели остывшие простыни, знала, что Сережа сидит в одиночестве на кухне. О чем он думает? А о чем вообще у них мысли, у мужиков? Седина в бороду, бес в ребро – так у них, кажется, говорится? Галина не решалась поговорить с мужем откровенно, начистоту, боясь, что в один момент рухнет ее годами как-то державшееся семейное благополучие. Однако признаки того, что рухнет, и скоро, прибавлялись и множились. Грозные признаки. Она перестала интересовать Сережу как женщина, а та малость, которая время от времени случалась между ними по Галининому настоянию, была холодной и невкусной, как неразогретый вчерашний обед. Галина в панике изменила прическу, накупила косметики, которую игнорировала смолоду, приобрела, отчаянно стыдясь (вот глупость-то!), сексуальное кружевное белье… Но все эти меры не помогли вернуть Сереже прежний пыл. И Галина сама себе показалась смешной – с неаккуратно подведенными глазами, в кружевных тряпочках, подчеркивающих обвислую грудь и складчатый живот. Уж не позорилась бы! Наверняка Сережа тратит свою мужскую силу на тугую гибкую красотку, по сравнению с которой престарелая жена – все равно что картошка по сравнению с вишней.