Читать книгу "Призрачный свет - Уильям Джеймс Уинтл"

задачей, Ефрем сделал это сам. Привычка хмуриться эффективно уничтожила любые следы дружелюбия, которые могли бы пережить недостаток злых глаз и неприятных черт. Когда незнакомцы впервые видели Ефрема, они быстро оглядывались в поисках приятного лица, которое могло бы послужить противоядием.

Мы уже говорили, что он был недружелюбен по профессии. Но неосторожный и неискушенный искатель определенных услуг никогда бы не заподозрил этого по его профессиональным заявлениям в личной колонке утренних газет. Джентльмен удачи, который предлагал без всяких гарантий и расспросов выдать приличные суммы денег своим менее удачливым собратьям на приемлемых условиях при полном сохранении тайны, несомненно, давал лучшее из всех доказательств души, преисполненной доброты к человечеству.

Тем не менее, те, кто имел дело с Ефремом, говорили о нем в выражениях, не подходивших для гостиной: деловые люди, знавшие мир финансов, называли его кровососущим пауком, а Скотленд-Ярд считал «подозрительным». Ефрем не пользовался популярностью у тех, кто его знал. На самом деле, у него была только одна черта характера, которую можно было похвалить. Он никогда не менял своего имени ни на Эдварда Гордона, ни даже на Эдвина Голдсмита: он был урожденным Ефремом Голдштейном — и Ефремом Голдштейном он был намерен оставаться оставаться до конца. Роза под любым другим названием пахнет так же сладко — но люди не использовали подобного выражения там, где речь заходила о Ефреме.

Он не всегда был джентльменом удачи и не всегда желал делиться своим состоянием с другими. Люди с неудобно долгой памятью вспоминали юношу с таким же именем, который попал в беду в Уайтчепеле из-за продажи кошерной птицы, предусмотрительно утяжеленной песком, а также историю о молодом человеке, который манипулировал тремя наперстками и горошиной на Эпсомских холмах.

Но зачем втягивать в эти скандалы прошлое? В случае с любым человеком несправедливо таким образом искать свидетельства против него в летописи его юности, а в случае с Ефремом это было совершенно излишне. Он был многолетним растением: каким бы зловещим ни было прошлое, каждый год он расцветал заново, с новой силой и такими же яркими красками.

Казалось, никто, кроме него самого, не знал, как к нему пришла удача, но она, несомненно, пришла, ибо трудно давать взаймы деньги, если у тебя их нет. С ее приходом Ефрем перебрался из Уайтчепела в Хаггерстон, затем в Килберн и, наконец, в Мейда-Вейл, где теперь и поселился. Но не следует думать, что он предавался честолюбию и роскоши. Он довольствовался весьма скромным комфортом и вел простую холостяцкую жизнь; но он нашел отдельную виллу с садом позади нее более удобной для своих целей, чем дом на террасе с любопытными соседями по обе стороны. Его гости приходили по делам, а вовсе не ради удовольствия, и уединение было так же благоприятно для них, как и для него.

Дело, которое вывело его на улицу в это туманное утро, носило необычный характер, поскольку не имело ничего общего с зарабатыванием денег. На самом деле речь шла о трате денег в размере двух гиней с вероятностью дальнейшего увеличения этой суммы, и ему это совсем не нравилось. Ефрем направлялся на Кавендиш-сквер, чтобы проконсультироваться с известным окулистом.

Вот уже несколько недель его беспокоило странное расстройство зрения. Ему перевалило за пятьдесят, но до сих пор он был очень зорким во многих смыслах. Однако теперь, похоже, что-то изменилось. Его зрение было совершенным в течение дня и, как правило, в течение вечера, но за последнее время его дважды беспокоил странный оптический бред. Каждый раз после ужина он спокойно сидел и читал, когда что-то его тревожило. Это было то же самое беспокойство, которое он всегда испытывал, когда в комнату входила кошка. Это чувство было так сильно, что он вскакивал со стула, сам не зная зачем, и каждый раз ему чудилось, что от стула отделяется множество теней, которые бегут по ковру к стенам, где исчезают. Они, очевидно, были ни чем иным, как тенями, потому что он мог видеть сквозь них ковер, но они были довольно четкими и отчетливыми. Они, казалось, имели размер примерно с мяч для крикета. Хотя он не придавал значения этому совпадению, было немного странно, что каждый раз в течение дня перед появлением этих теней ему приходилось настаивать на своем проценте с клиента. А когда Ефрем настаивал, он не останавливался ни перед чем. Но, очевидно, это не имело ничего общего с дефектом зрения, потому что специалист тщательно осмотрел глаза Ефрема, и не нашел в них никаких отклонений. Поэтому он пошел дальше и исследовал состояние нервной и пищеварительной систем своего пациента, обнаружив, что они также были совершенно здоровы.

Тогда он обратился к более деликатной области и попытался узнать что-нибудь о привычках Ефрема. Холостяк его возраста может быть пристрастен к напиткам, которые веселят, а иногда и опьяняют; он может любить удовольствия за столом; он может быть увлечен азартными играми; на самом деле, он может делать очень много вещей, которые человек его лет делать не должен. Врач был человеком тактичным и дипломатичным. Он не задавал опрометчивых вопросов, но обладал ценным даром вызывать на разговор. Уже много лет Ефрем ни с кем не говорил так свободно и откровенно. В результате доктор так и не смог найти никаких оснований предполагать, что проблема была вызвана каким-либо диетическими или другим неосторожным поведением.

Поэтому он обратился к последнему прибежищу сбитого с толку врача.

— Отдыхайте, мой дорогой сэр, — сказал он, — это лучший рецепт. Я рад сообщить, что не нахожу серьезных повреждений или даже функциональных нарушений, но есть свидетельства усталости, поражающей мозг и зрительный нерв. Нет причин предвидеть дальнейшие или более серьезные неприятности, но мудрый человек всегда принимает меры предосторожности. Мой вам совет: бросьте на несколько недель все дела и проведите время за игрой в гольф или другими развлечениями на свежем воздухе — скажем, в Кромере или на Суррей-Даунс. В этом случае вы можете быть вполне уверены, что никакие дальнейшие нарушения подобного рода вас не побеспокоят.

Ефрем заплатил две гинеи с довольно кислой миной. У него было ощущение, что за свои деньги он получает не так уж много, и все же было приятно обнаружить, что ничего не случилось. Отдыхайте! Вздор! Он не был перегружен работой. В самом деле, Суррей-Даунс! Хэмпстед-Хит был ничуть не хуже и гораздо дешевле: он мог ездить туда по утрам в воскресенье. Гольф? Вы не поймаете его на том, что он выставляет себя дураком, топая за нелепым мячом! Поэтому он просто