Читать книгу "Соратники Иегу - Александр Дюма"

— Но где же они?

— Одна формируется в горах Оверни, под командой господина де Шардона, другая — в горах Юры, под командой господина Тейсонне, а третья в данный момент действует в Вандее, под командой Эскарбовиля, Ашиля Леблона и Кадудаля.

— Честное слово, гражданин, вы оказываете мне большую услугу, сообщая эти новости. Я полагал, что Бурбоны уже примирились с изгнанием; я полагал, что полиция у нас на высоте и не допустит ни временного роялистского комитета в большом городе, ни грабежей на больших дорогах. Наконец, я полагал, что генерал Гош окончательно усмирил Вандею.

Собеседник расхохотался.

— Да откуда вы? — воскликнул он. — Откуда вы приехали?

— Я уже сказал вам, гражданин, — из дальних стран.

— Оно и видно! Вы понимаете, — продолжал он, — Бурбоны далеко не богаты; эмигранты вконец разорились, их имения проданы. Без денег невозможно сформировать две армии и содержать третью. Возникло большое затруднение: деньги имелись только у Республики, но разве она снабдила бы ими своих врагов? Поэтому решили, что не стоит затевать нелепые переговоры, а гораздо проще захватить ее деньги.

— А! Теперь мне все ясно.

— Поздравляю вас.

— Соратники Иегу — это своего рода посредники между Республикой и контрреволюцией: они доставляют средства генералам-роялистам. Да, это не грабеж, это очередная военная операция, воинский подвиг.

— Вот именно, гражданин, и теперь вы в этой области осведомлены не хуже нас.

— Однако, — не без робости ввернул словечко виноторговец из Бордо, — если господа Соратники Иегу (заметьте, что я о них не говорю ничего дурного!), если господа Соратники Иегу гоняются только за казенными деньгами…

— Да, только за казенными; еще не было случая, чтобы они ограбили частное лицо.

— Не было случая?

— Ни одного!

— Но как же так, они вчера вместе с казенными деньгами похитили у меня опечатанный мешок, где было двести луидоров?

— Милый мой, — отвечал молодой завсегдатай, — я уже вам говорил, что тут произошла ошибка и рано или поздно деньги будут вам возвращены. Это так же верно, как то, что меня зовут Альфред де Баржоль.

Виноторговец тяжело вздохнул и покачал головой: видно было, что, вопреки уверениям, он все еще сомневается. Но через минуту подтвердились слова молодого дворянина, который назвал свое имя и поручился за порядочность грабителей дилижансов: у крыльца остановилась лошадь, затем в коридоре послышались шаги, дверь столовой распахнулась, и на пороге появился вооруженный до зубов человек в маске.

— Господа, — проговорил он, нарушая гробовое молчание, воцарившееся при его появлении, — нет ли среди вас пассажира по имени Жан Пико, который ехал вчера в дилижансе, остановленном между Ламбеском и Пон-Роялем?

— Да, есть, — отвечал ошарашенный виноторговец.

— Это вы? — спросил человек в маске.

— Я.

— У вас ничего не было взято?

— Как же, у меня взяли опечатанный мешок с двумястами луидоров, который я отдал на хранение кондуктору.

— И я должен сказать, — прибавил молодой дворянин, — что этот господин сейчас только говорил о пропаже своих денег, он уже считает их безвозвратно потерянными.

— Этот господин ошибается, — заявил незнакомец в маске, — мы ведем войну с правительством, а не с частными лицами: мы партизаны и никак не разбойники. Вот ваши двести луидоров, сударь, и если в будущем произойдет такая же ошибка, заявите об этом и сошлитесь на Моргана.

С этими словами он положил мешок с золотом справа от виноторговца и вышел, учтиво раскланявшись с сидевшими за табльдотом, одни из которых были объяты ужасом, а другие поражены столь безумной смелостью.

II. ИТАЛЬЯНСКАЯ ПОСЛОВИЦА

Как мы уже говорили, присутствующими владели в основном два чувства, но они по-разному и в различной степени проявились у них. Оттенки и сила переживаний варьировались в зависимости от пола, возраста, характера и социального положения свидетелей этой сцены.

Виноторговец Жан Пико, чьи интересы были непосредственно затронуты, с первого же взгляда по костюму, оружию и маске распознал одного из людей, с которыми он столкнулся накануне. При появлении незнакомца он остолбенел от ужаса. Но, когда он узнал, чем вызван приход таинственного грабителя, его ужас стал постепенно переходить в радость, и он испытывал все оттенки ощущений, промежуточные между этими чувствами. Мешок с золотом лежал перед ним, но виноторговец, казалось, не решался к нему прикоснуться, опасаясь, что сокровище исчезнет, как это бывает с приснившимся нам золотом, прежде чем мы откроем глаза при прояснении сознания и переходе от глубокого сна к полному пробуждению.

Дородного господина и его сухопарую супругу, а также других пассажиров дилижанса охватил откровенный панический страх. Толстяк сидел слева от Жана Пико. Увидев, что бандит подходит к виноторговцу, он в тщетной надежде установить достаточное расстояние между собой и соратником Иегу шарахнулся в сторону, и его стул ударился о стул жены, которая, в свою очередь, качнулась влево. Но рядом с ней сидел гражданин Альфред де Баржоль, а у него не было никаких оснований страшиться людей, которых он только что горячо превозносил; стул жены толстяка ударился о неподвижный стул дворянина и остановился. Нечто подобное произошло восемь или девять месяцев спустя в битве при Маренго: когда главнокомандующий решил, что пора переходить в наступление, его отступающие войска сразу же остановились.

Гражданин Альфред де Баржоль, подобно аббату, поведавшему библейское сказание об израильском царе Иегу и миссии, которую он получил от пророка Елисея, не только не испытывал боязни, но, казалось, даже ожидал этого непредвиденного для других события. Он с улыбкой следил взором за человеком в маске, и не будь внимание сотрапезников всецело поглощено разыгрывающейся у них на глазах сценой, они могли бы уловить беглый взгляд, которыми обменялись грабитель и дворянин, а вслед за тем дворянин и аббат.

Двое путешественников, сидевшие на самом конце стола, по-разному приняли происходящее, причем каждый проявил при этом свой характер. Младший непроизвольно схватился за то место на левом боку, где полагается быть оружию, и вскочил, словно его подбросила пружина, готовый вцепиться в горло незнакомцу; так бы, несомненно, и случилось, будь Ролан один; но старший, очевидно имевший не только привычку, но и право давать ему приказания, снова дернул его за фалду и бросил повелительным, если не жестким тоном:

— Ролан, сиди смирно!

И молодой человек опустился на стул.

Лишь один из всех сотрапезников оставался, по крайней мере с виду, совершенно невозмутимым во время необычайной сцены. То был мужчина лет тридцати трех-тридцати четырех, высокий, светловолосый, с рыжеватой бородкой, со спокойным выражением красивого лица, с большими голубыми глазами и тонкими, изящно очерченными губами. Говорил он с иностранным акцентом, выдававшим уроженца того острова, чье правительство в ту пору вело против нас столь жестокую борьбу; однако, насколько можно было судить по кратким репликам, изредка вырывавшимся у него, он на редкость хорошо владел французским языком. С первых же слов, им произнесенных, старший из путешественников уловил акцент наших соседей, Обитающих по ту сторону Ла-Манша. Он вздрогнул и повернулся к своему спутнику, привыкшему читать у него в глазах. Казалось, он спрашивал его, как мог англичанин обретаться во Франции во время ожесточенной войны, естественно закрывшей доступ англичанам во Францию и французам в Англию? Разумеется, Ролан был не в состоянии этого объяснить и, пожимая плечами, ответил взглядом, который означал: «Это меня удивляет не меньше, чем рас, но если уж вы, превосходный математик, не в силах разрешить такой задачи, то не спрашивайте меня». Молодым людям было ясно лишь одно: что светловолосый человек с англосаксонским акцентом — владелец кареты, ожидавшей у крыльца гостиницы, и что он прибыл из Лондона или из какого-нибудь графства или герцогства Великобритании.