Читать книгу "Советский Пушкин - Арсений Александрович Замостьянов"

совершенно чуждо общительному гению Пушкина. Ни теоретически, ни практически Пушкин не боялся и не чуждался людей. Без возлюбленной и друга, без круга общения Пушкин не представлял себе ни счастья, ни творчества, ни самой жизни. К людям он по изначальной природе своей и по своему мировоззрению относился воистину по-братски. Известна заметка Пушкина, относящаяся к истории создания «Моцарта и Сальери»:

«В первое представление Дон Жуана, в то время, когда весь театр, полный изумленных знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта — раздался свист; все обратились с изумленным негодованием, а знаменитый Салиери вышел из залы — в бешенстве, снедаемый завистью.

Салиери умер лет 8 тому назад. Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении в отравлении великого Моцарта.

Завистник, который мог освистать Дон Жуана, мог отравить его творца».

(Заметка о «Моцарте и Сальери».)

Декабрьское восстание 1825 года

В последней фразе — весь Пушкин. Злое, завистливое отношение к другим людям было для Пушкина смертным грехом. Пушкин нападал лишь на гасителей разума, лишь на людей, которые искривляли естественный, по его представлению, ход жизни, или же защищался, отбиваясь от посягательств на свое достоинство и доброе имя. Другой человек самоцелей и достоин счастья, как и я сам, — это было правилом гармонического согласия и равенства с людьми, лежавшее в основе мировоззрения и поэзии Пушкина, пока строй политического и социального неравенства, обрушившись на Пушкина всеми своими уродливыми сторонами, не показал, что правило это непригодно для применения в дисгармоническом обществе.

Пушкин любил мир и людей, он умел выделять в жизни ее положительную, ее оптимистическую сторону. Это свойство пушкинского гения не было результатом маниловского отношения к жизни или, что, пожалуй, одно и то же, проявлением черт, свойственных характеру Ленского. Над Панглосом, считавшим, что все идет к лучшему в сем мире, Пушкин зло издевался. Пушкин прошел через сомнение, через отрицание, через скептицизм, через распадение. Уже в юные годы Пушкина посещал злобный гений, который

На жизнь насмешливо глядел —

И ничего во всей природе

Благословить он не хотел.

(«Демон».)

И Пушкин вложил в уста Мефистофеля слова о скуке жизни:

Вся тварь разумная скучает:

Иной от лени, тот от дел;

Кто верит, кто утратил веру;

Тот насладиться не успел,

Тот насладился через меру,

И всяк зевает да живет —

И всех вас гроб, зевая, ждет.

Зевай и ты…

(Сцена из «Фауста».)

Однако, испытание скептицизма и отрицанья обогатило Пушкина трезвым взглядом на мир — и только. Взвесив все, он сохранил вплоть до последнего часа светлый взгляд на существование. Пушкин не разделял христианско-ханжеского взгляда на мир как на юдоль скорби и нечестия и на людей как на сосуд всяческих мерзостей. Он не впадал в необузданное и пустое субъективное отчаяние байронического толка. Он видел прозаическую сторону жизни, но от этого она не становилась ему менее милой:

Хоть тяжело подчас в ней бремя,

Телега на ходу легка;

Ямщик лихой, седое время,

Везет, не слезет с облучка.

С утра садимся мы в телегу;

Мы рады голову сломать

И, презирая лень и негу,

Кричим: пошел!..

Но в полдень нет уж той отваги;

Порастрясло нас; нам страшней

И косогоры и овраги;

Кричим: полегче, дуралей!

Катит по-прежнему телега.

Под вечер мы привыкли к ней

И, дремля, едем до ночлега,

А время гонит лошадей.

(«Телега жизни».)

В этой прозаической элегии мы видим только свойственное Пушкину размышление о чередовании человеческих возрастов. Каждому возрасту даны свои радости и особенности, смерть неизбежна, и человеку, прошедшему круг земного существования, не остается ничего другого, как дремля подкатить к последнему ночлегу. Оптимистический и гармонический взгляд Пушкина на мир и людей есть результат не незнания и неопытности, а материалистического и атеистического по своему существу, активного, заинтересованного в жизни мировоззрения.

Пушкин был сыном господствующего класса. Он не мог прийти через отрицание одной земной реальности к признанию другой земной реальности, которая должна сменить первую: для такого отрицания в его время не было еще ни материальных, ни теоретических предпосылок. Ему многое не нравилось в окружающем мире, но его мечты и желания сосредоточивались здесь, на земле, а не в мистических обетованиях церкви или идеалистической философии.

Страдания неразделенной любви не имеют у Пушкина ничего искусственного, романтически идеалистического:

Эльвина, почему в часы глубокой ночи

Я не могу тебя с весельем обнимать…

(«К ней».)

Это голос материалистической, посюсторонней любви. Когда Пушкин в порыве сильного чувства обращается к усопшей возлюбленной, он снова проявляет человечность земной силы любви. Он не стремится к усопшей тени, а, наоборот, он хотел бы умершую вновь вернуть к себе, в реальный мир:

Зову тебя не для того,

Чтоб укорять людей, чья злоба

Убила друга моего —

Иль чтоб изведать тайны гроба,

Не для того, что иногда

Сомненьем мучусь… но, тоскуя

Хочу сказать, что всё люблю я,

Что всё я твой: сюда, сюда!

(«Заклинание».)

В стихотворении «Легенда» земная страстная любовь к мадонне противопоставляется аскетически-религиозному поклонению богоматери. Оно — дерзкий вызов учению церкви, как и доставившая ему столько неприятностей «Гавриилиада». Верность и постоянство поклонения рыцаря мадонне объясняется материалистическим, человеческим характером его чувства. Естественная человеческая любовь оправдана и превознесена над религиозной, которая к тому же еще тонко высмеяна: когда влюбленный рыцарь умер без причастья, бес хотел утащить его душу в преисподнюю:

Он де богу не молился,

Он не ведал де поста,

Целый век де волочился

Он за матушкой Христа.

Но пречистая сердечно

Заступилась за него

И впустила в царство вечно

Паладина своего.

(«Легенда».)

Материалистический, объективный взгляд на мир, признание ценности реальной жизни влекли за собой жадный сочувственный интерес к жизни и людям. Пушкин был живой, отзывчивой натурой, ко всему активно стремившейся, которой до всего было дело.

Пушкин был вполне земной человек. По природным своим задаткам, по характеру своего умственного развития и поэтического мировоззрения он создан был